Прав оказался. Так и двигались по воде дальше, днем я отсыпался, а ночью вставал на вахту. Прошли и место впадения Ангары в Енисей, хотя здесь надо было сказать иначе, уж слишком мал оказался Енисей по сравнению с Ангарой и почему так несправедливо обошлись с рекой. Где-то с этого момента перешли на уголек, дрова кончились, а приставать к берегу и делать заготовки — большая потеря времени. Снова провел подсчет расхода угля, и был немного обескуражен, где-то раньше умудрился просчитаться, расход оказался значительно меньше. Но чуть позже дошло, что при непрерывной работе двигательной установки тепло не тратится на разогрев при запуске, поэтому расход угля ниже. Приятная неожиданность.
В Карское море вырвались в аккурат на первое августа, причем именно вырвались, видимо в устье Енисея северный ветер задул достаточно давно и нам пришлось пробиваться через многокилометровую кашу прибитого мелкого льда. Мы бы и не сунулись в эту авантюру, если бы Михайло не разглядел открытую воду за белым безумием. Ну что можно сказать, дальше все прошло относительно спокойно, проход в Белое море наш кормчий отыскал сходу, вода была свободна ото льда, а встречный ветер был не так силен, чтобы беспокоиться. В самом начале мы планировали бросить баржу еще в устье Енисея, так как по расчетам она к этому времени должна была быть пустой, но из-за того, что получилась значительная экономия угля, решили тащить ее дальше. Однако радовалась наша жаба недолго, стоило только дунуть посвежевшему ветерку и до нас дошло, что в море с баржами на такой сцепке ходить противопоказано, пришлось срочно искать укромное место, и перегружать остатки угля, забивая им все укромные уголки на корабле про запас. Но это оказалось ненадолго, через неделю этот 'про запас' с успехом ухнул в топку, как и не было. Шли постоянно вдоль берега и Михайло, по каким-то там ориентирам, выставленными соотечественниками, определял места, где можно пристать к берегу для пополнения запаса пресной воды. К Архангельску подходили на парусах, и не потому, что закончилось топливо, а потому, что не пришло еще время светить новый принцип движителя корабля.
Должен сказать, что таможенное дело в Архангельске поставлено очень хорошо, еще на подходе к порту нас взяли в оборот, таможенники подплыли на большой лодке и радостные полезли на борт, но рассмотрев в трюме стволы пушек сильно погрустнели. Оно и понятно, если бы это был купец, с него много бы чего можно было взять, а с поставщика в пушечный приказ ничего не обломится. Но на всякий случай решили покачать права, однако окончательно их добила Петровская грамота, которая не только не оставила им шанса поживиться, но и недвусмысленно требовала оказывать всякую помощь. Место нам отвели у казенного причала, где мы принялись ждать распоряжения пушечного приказа о дальнейшей судьбе нашего груза. Ну а пока появилось свободное время я, как и планировал, провернул авантюру по насыщению своего кошелька серебром — продал зеркальные полотна. Дабы обезопасить себя от вполне вероятных неприятностей, мы сгрузили ящики с зеркалами на берег и уже потом, через посредников, вышли на голландского купца коему и продали все это богатство по весу. Причем голландец был уверен, что знатно надул нас, так как вес зеркал учитывался без обрамлений, но на самом деле мы уже знали о таком способе определения цены, поэтому заранее применили более толстое стекло и вес их получился немалый. Только эта продажа отбила все наши затраты. Приказ из приказа поступил через четыре дня, очень сомневаюсь, что столько времени потребовалось гонцам, что бы метнуться из Архангельска в Москву и обратно. Скорее всего, это приказал, кто-то из доверенных лиц Петра. Шести фунтовые пушки требовалось погрузить на крепкие телеги, и отправить прямым ходом в Новгород. А та мелочь, шестнадцать четырехфунтовых укороченных орудий на лафетах, которые я привез для показа, предписывалось доставить уже мне по тому же адресу, местные же должны были обеспечить меня тягловой силой. Получается, рассчитываться за поставку нужных государству изделий со мной пока некому, видимо расчет предполагается в Новгороде. Вот ведь, хотел как лучше, а получилось как всегда. Не хватало еще под Нарву угодить.
Однако делать нечего, приказы не обсуждают, хорошо еще, что всей организацией перевозок занимался сержант Андрей Лермонт, вроде бы и фамилия иностранного наемника, а на русском шпарит, будь здоров, акцента ни капельки не слышно. Дабы не мерять версты по дорогам, которые за небольшое правление Петра пришли в полную негодность, уговорил сержанта отправиться на нашем корабле вверх по северной Двине хотя бы до великого Устюга, а если повезет, то и до Тотьмы, и уже там перегружаться. Это получится много быстрее, чем тащиться с такой тяжестью по бездорожью. Тут надо сказать, я имел своей интерес, напрямую из Архангельска в Новгород дорог не было, были какие-то тропы по болотам, и мне так и так пришлось бы отправляться на корабле до Устюга, так зачем задаром, казна платит. Да, вот такой я меркантильный. На возражение Андрея, что в это время северная Двина напоминает движение толпы в базарный день и по ней путь окажется дольше, показал свое ноу-хау, карбидный фонарь, мол, ночью всяко народ будет по берегам отсыпаться. Уговорил. Вечером развели пары, и как только стемнело, отправились в путь. О том, что люди заметят, что с кораблем что-то не так не беспокоились, оказывается на многих судах печи стояли и дымили они ничуть не меньше чем наша кочегарка, особенно если ее топить не углем, а дровами. Проблема возникла только из-за лоцмана, надо сказать, что Двина спокойная равнинная речка, поэтому почти на всем пути она образует бесчисленное множество проток, и часто, не зная основного пути, можно было попасть туда, куда нам было не надо. Тут ведь дело такое, надо подобрать человека, которого можно было уговорить идти ночью по реке, а на это согласится далеко не каждый. Потратив почти целый день, мы так и не смогли подобрать подходящего знатока, а Лермонт, увидев наши потуги, только усмехнулся, сошел на берег и уже через полчаса поднялся на борт, таща за собой нужного лоцмана. На вопрос как удалось уговорить, сержант ответил:
— А чего здесь уговаривать? Пусть попробует отказаться, дело государево.
Никита, наш новый лоцман, конечно, не был в восторге от предстоящей ночной работы, но что ему оставалось, только пыхтеть от досады, что попался на глаза государеву человеку, и успокоился он только тогда, когда за беспроблемную проводку я ему пообещал отщипнуть рубль.
— Что-то не пойму я, — спустя пару часов взмолился наш лоцман, — вроде и парусов не ставили, а все одно против течения идем.
— Да ты не тревожься, мил человек, — усмехнулся Лермонт, — то Васька с русалками в море сговорился, как до Тотьмы нас дотянут, так и уговору конец.
Никита сразу перекрестился и осторожно заглянул через борт в темноту речной воды.
— Так ить не видно ничего.
— А много ты в жизни русалок видел? — Тщательно скрывая смех, спросил Андрей.
— Нет, не видел никогда, — Никита снова перекрестился, — да и ни к чему мне это, говорят кто их увидит того сразу на дно утащат.
— Так сразу и утащат? — Я сделал удивленное лицо. — А зачем им кого-то на дно тащить?
— Да кто же их знает? — Отозвался лоцман. — Говорят, там царь морской душу из тела изымает, и служить себе заставляет.
— А царь, это такой, большой, с трезубцем? — Спрашиваю вроде как с ленцой. — Забавный старикан, все над своими сокровищами трясется, даже охране своей и то не доверяет, все сам сторожит.
После этих слов, Никита сделал пару шагов, и сержант оказался между нами. Это не осталось незамеченным.
— Да, только я не понял, — тут же взял слово Андрей, — а чего он за своих русалок не заступился? Мог же отказать, послал змея, о версте длинной, нешто мы бы против сказали?
— Так может и послал уже, — пожимаю плечами, — чего волноваться-то, впервой что ли?
— Ты чего, Никита? — Участливо спросил сержант, нашего проводника. — Что-то лица на тебе нет. Не уж-то морского змея испугался? Да не боись, мы с Васькой уже не раз с ним встречались, не такой уж он и злой. Только бояться его нельзя, он за раз страх чует, как кто испугался того и бьет зубом своим.
Оказывается, наш прикол над Никитой слышала вся команда, поэтому доиграть не удалось, первым не выдержал Михайло, он долго давился от смеха, но, в конце концов, выдержка изменила ему и он громко расхохотался.
На шутку Никита обиделся, тут я должен признать, переборщили. Ну а делать-то теперь чего, не платить же ему еще один рубль за обиду, этак он фишку сразу просекет и постоянно обижаться начнет. А и ладно, нельзя же верить всем сказкам, которые слышишь. Но через некоторое время любознательность перевесила все обиды и Никита, уже без всяких намеков, потребовал объяснений от Михайла. Узнав, что в далекой Сибири сработали паровую машину, которая может двигать корабль, цокнул языком: