Они подвержены слабости и порокам многих из людей.
Дай им Господь время… одно лишь время… Дай им имущество — они станут грязны и изворотливы, чтобы сохранить его. Дай им рабов, и они станут достойными того, чтобы впредь с ними обходились как с рабами. Дай им целую вечность и оставь их в покое… в жадной толпе… у трона…
Они говорят, что внутренняя чистота хранит их от мирских соблазнов. Они говорят, их внутренний храм свободен от нечистот, и непорочна святая плоть пред хищными глазами.… Когда невеста Христа стала женой государства, единственное, что не позволило нам использовать её по назначению, использовать её как шлюху — это наша врождённая чистоплотность.
Названные кроткими, они — возбудители воинствующей ксенофобии…
Ломать гордость надменных… Карать непристойных в своём познании… Мятеж духа, мятеж ума — вот то, против чего они выступают… вот то, что вечно над ними… чуждое… недосягаемое… голодное…
Их любовь — с привкусом человеческой морали, в испарениях слёз, в аромате Вечности, но нет и слова о чести в их бесконечных, праведных речах. Что могут знать они о ЧЕСТИ, чему могут научить, если всё, что возведено ими в разряд греха, обличает то, что невыносимо для их зависимого, рабского духа?
Им ли сравнивать между собой страдания безропотного раба и боль жестокого перерождения тех, кто каждый раз переступает через себя, полностью осознавая свой собственный выбор, принимая на себя всю ответственность за свой истинно мятежный, гордый, несгибаемый дух?
Им ли, прячущимся от ответственности под сенью креста, говорить о том, что гордый дух становится непрочен и слаб, когда добровольно избирает ту боль существования в чёрных, терзающих недрах не-бытия света и жизни, чтобы принять гибель, но не спасение, но только бы не молить о снисхождении того, кто требует бесчестья, кто предлагает прощение за отказ от мятежной воли?
Им ли, жрецам добровольного повиновения, оценить сполна этот peccatum mortale, когда возносятся над собой падшие в пропасть, не способные быть покорёнными, без тени надежды, без тени желания ценой своего смирения завершить бесконечное скольжение в этой необъятной обители, когда достигают своих глубин, становящиеся сильнее самого фатума, выражающие рабской религии своё аристократическое презрение, избирая ту безраздельную власть погибели, избирая ледяное мужество наследовать тот Ад, что представлен в святынях чёрным, тот Ад, чья суровая действительность превосходит все немеркнущие, ужасающие легенды о Нём.
Разве способны паразитирующие на своём боге и народе понять таких людей, обладающих звериным характером силы, звериным чутьём справедливости и бескомпромиссным пониманием своей чести, разве способны понимать и не страшиться сатанинской силы и гордости их неистребимого рода? Им ли, напрасным жрецам, постичь свободный дух Ада? Им ли понять сам Ад?
Кипящая, клокочущая, грязная пена бытия бьется об их рты.… Разве возможно говорить правду их языком? Разве можно знать, сколько ещё ловушек сплетёт их совесть? Сколько же их, языков, не знающих ни правды, ни молчания, вопрошающих, сколько осталось нам?… Погибель — наше Царство по праву, нам ли убояться Смерти?
Слёзы сожжённой ведьмы не останутся неотомщенными, можно разрушить логова, но не зарастают травой тропы ненависти… Истощающая пандемия, расползающаяся по земле, укрепляющаяся в склепах и храмах, проникающая во все углы земной реальности, удобряющая щедро и выгодно безутешную землю чёрной ложью и животной жестокостью, сплачивающая низкий народ под своей жадностью, — христианство, как способ организации их мира, как привычный оплот их бренного бытия, — только лишь насыщенный кровью плацдарм, земные условия для преображения бунтующего против небес человека.
В основе их религии многократное предательство в оправдание слабости божественного человека, в их союзе с богом нет безупречного начала, и в примирении их плоти со святым духом кровоточит стигматами проблема насильственного смирения их собственного человеческого тщеславия и любви к греху. В их войне с проявлениями Ада человеческое вмешательство исчерпано божественным, их творческая способность не выходит за пределы, в попытке проникнуть к тайнам мироздания, приблизиться к принципу сотворения всего в самостоятельном бунте, в бесчеловечной ответственности мятежного творца. Их война под венцом божественности человека ведётся нижайшим способом с тем, чтобы оправдать собственную неспособность самостоятельно вести свой измождённый компромиссами, бесплодный дух к неимоверным победам. Подлинная, яростная борьба чужда им и минует их, чуждых дерзости, за их собственной никчемностью.
Они не способны к ответственности на равных со своим богом правах, они не были вправе отстоять свой собственный Ад под игом божественной приязни, и лишь цепкий грех, растраченный потенциал, трофеи их тщеславного бесплодного возвышения — ведут их к возмездию в стороне от седой вражды, уводя от действительной схватки, что может оказаться единственным оправданием и итогом их внутренней немощности, оставляя их вне Сатаны, вне бога… вне всякой Ответственности.
Их слова об Аде лживы, как многие из их слов…
Их слова о справедливости тщетны. Кто будет судить бога? Кто станет палачом творца? Те, кто осудили его в своих сердцах, но вопреки божественной справедливости, ведут войну вне их правил. Остальные — вне их веры…
“Христос, владеющий ключами Бездны,
Христос, поправший Смерть и сокрушивший главу Ада,
Христос — царь небес, земли и Преисподней…”?! — Ад не знает Его.
XXXIV
Есть два образа одних врат на пути к преображению во Ад, для тех, кто должен их познать через себя, и тех, кому суждено принять их отчуждение…
Восходить на вершину значит ступать по собственному трупу… Уход во внешнюю Бездну и возвращение из Неё иным, позади, теперь, — когда созданы основания для движения над собой и обоснованы договоры существования вне жизни — невозможно примирение внутри себя с оставшейся неизжитой частью человеческой природы. В свершение ущерба заточённому свету, нужно быть бескомпромиссным ниспровергателем, разрушителем, завоевателем, тёмным творцом — тем, кто всегда восходит первым на вражеские стены…
Обретая право на свою чудовищную свободу, нужно самому быть, как Ад, безжалостным и непостижимым, хищником, сокрушившим столпы божественности, победителем, обретшим право быть достойным своих побед в пику уделу человека, творящего обоснования своих поражений, остающегося побеждённым. Запечатлев себя на вершине совершенства, храня в тайне от врагов свои изъяны, наслаждаясь каждым мигом чужого неведения, нужно ступать естественно и бесстыдно в древней наготе далее по одному Аду ведомым, несотворённым тропам, не считая возможным скрывать от себя правду… Подниматься на невыраженную в бытие вершину, от которой не отступиться в поражении склонённым, и не забыть горелого вкуса жертв победы.
Пребывать в Сатане — единственная наша реальность.
Здесь Ад как способ.
Нам не утолить разгорающейся жажды внутри, мы можем только продолжить её на внешнее, и ответственность — то, что даёт возможность нам оставаться самими собой, что позволяет нам вновь открывать глубины, что позволяет нам черпать ил Смерти, и пусть проходят между строк ядовитые слова о том, что мы отравлены самой жизнью, нам не пристало отвергать плоды своей ревности, распространяясь всуе.