Джилли отвернулся, чтобы не видеть безумия в ее взоре, но она с легкостью заставила его снова открыть глаза.
— Смотри на меня, Джилли. Разве я не красивее твоего господина? Разве не красивее тех дурочек дебютанток? — Она сжала пальцы, потом раскрыла ладонь и дунула пылью ему в лицо. Джилли закашлялся и постарался задержать дыхание — но не смог. Его тело больше ему не подчинялось.
— Ты ведь любишь меня, не так ли, Джилли? — Мирабель приникла своими губами к его губам, Джилли задрожал всем телом и почувствовал, как жар из ее уст перекинулся в его пах. — Скажи, что любишь меня.
— Люблю, — вырвалось у Джилли против воли.
— Ты будешь любить меня до самой смерти…
— Да — сказал Джилли; сердце бешено колотилось от страха и вожделения.
— Больше, чем его, — продолжала Мирабель.
Джилли закрыл глаза. Маледикт. Его образ — темные волосы, темные глаза, мягкие губы на его губах — не остудил ни его тела, ни страха. Ногти Мирабель сдавили его лицо сильнее, и он выговорил:
— Да.
— Я позабочусь, чтобы он узнал об этом, когда преподнесу ему твое тело. Пусть почувствует, что значит терять друга по капризу любовника.
— …любит Януса сильнее… — проговорил Джилли, увидев надвигающийся рот Мирабель.
Она отпрянула.
— Янусом я займусь позже. Сначала — Маледикт.
Карета остановилась, и Джилли упал лицом в юбку Мирабель.
— Неуклюжий болван! Я жду от тебя большего. — Она вытолкнула Джилли из кареты.
Он едва держался на ногах. Карета очутилась в самом сердце улицы Сибаритов, позади борделей и даже притонов, специализирующихся на наркотических галлюцинациях и торговле ядами. Эта часть улицы граничила с Развалинами: здешние здания скорее можно было назвать обрушившимися, чем обветшалыми. Впрочем, если пуститься бегом, возможно, ему удастся добраться до Ма Дезире и даже оказаться в безопасности. Если он способен двигаться.
Мирабель сжала руку Джилли в своей холодной ладони и потянула его за собой, как куклу. Кучер соскользнул с козел, сверкнув из-под плаща юбками и знакомым рыжим хвостом. Кареглазая Ливия. В ярости от ее измены Джилли на миг обрел силу и рванулся прочь.
— Стой, — прошипела Мирабель. Это слово как будто сковало Джилли по рукам и ногам. Ливия прикрыла лицо капюшоном и проскочила мимо него. Раздвинув сваленные в кучу доски, она открыла низкое темное отверстие. Казалось, что в рухнувшем здании могут поместиться только крысы, однако сквозь дыру Джилли разглядел опрятные комнаты.
— Итак, — произнесла Мирабель, вводя Джилли внутрь, — добро пожаловать в мою гостиную.
Окинув помещение потрясенным взглядом и с легкостью узнав его, Джилли содрогнулся. Стены повсюду украшало Ее изображение; Мирабель обитала в развалинах храма Ани, спала под сенью Ее крыльев. Ливия зажгла в комнате лампы; каждая осветила изображение Ани. Некоторые портреты казались совсем свежими — как будто Мирабель нарисовала богиню кровью, наспех, грубо, неумело. На самом алтаре некая темная масса что-то забормотала и хрипло закаркала при их появлении.
Пока Джилли стоял, оцепеневший и беспомощный, Мирабель сдернула с него рваные рубашку и панталоны и улыбнулась.
— Да не бойся ты так, ягненочек. Я не собираюсь убивать тебя сразу.
Мирабель кружила, как хищная птица; собственническое выражение на ее лице напоминало Ворнатти, только было гораздо беспощаднее. Джилли опять почувствовал себя четырнадцатилетним мальчишкой, опять вспомнил, как ужас омывал его вместе с мыльной водой, как с каждой отмытой частью тела тусклый поначалу взгляд барона разгорался все ярче. Но тогдашний страх был страх перед неумолимо надвигавшимся взрослым миром. Джилли верил, что Ворнатти не причинит ему вреда. В отношении Мирабель он не питал подобных иллюзий, видя, как медленно сочатся кровью раны, оставленные на его холодном теле ее ногтями, какой голод таится в ее лице.
Ливия, в очередной раз отведя глаза, зажгла остальные газовые светильники — и всё молча, а ведь в доме Маледикта трещала, как сорока. Маленькие огоньки задерживались и разгорались под ее трясущимися руками, освещая мокрые следы на лице. Она отворачивалась, чтобы не встретиться взглядом с Джилли.
— Когда закончишь, Ливия, можешь уходить. Если не ошибаюсь, ты не настроена наблюдать за моей игрой.
Ливия покачала головой, не издав ни единого звука; Джилли даже вообразил что-то ужасное: что Мирабель вырвала ей язык или наложила заклятие, превратив в рабыню.
— Возвращайся за платой утром, — сказала Мирабель. — Ты будешь нужна — вымоешь тут все. Да не пори горячку с утра — я намерена провозиться с ним довольно долго.
Ливия вздрогнула; она на краткий миг встретилась взглядом с Джилли, потом слезы навернулись ей на глаза и покатились по щекам. Она вышла не торопясь, как будто хотела броситься бегом, но сдерживала себя.
Недостаточно страха, подумал Джилли. Мирабель убьет ее. Слишком много страха — и результат будет тем же. Подобно хищнику, Мирабель инстинктивно погонится за убегающим. Слабость навалилась на Джилли; он обмяк, не будучи в состоянии упасть, пока ее зелья и воля удерживали его на ногах.
— Сегодня она отправится на заработки. Пойдет к Маледикту, — проговорил Джилли. — Жадная маленькая дрянь. — Каждое слово давалось его языку и губам с огромным усилием.
— Я весьма на это рассчитываю, — отвечала Мирабель. — На миг я усомнилась в Ливии — решила, что придется посылать человека менее надежного. Или такого, которого Маледикт убьет, лишь только увидит. И что Тогда будет со мной?
— Маледикт в «Камнях», — сказал Джилли, внезапно ощутив извращенное удовольствие от осознания того, что так тревожило его прежде.
— Был в «Камнях», — поправила Мирабель. — А ведь раньше ты всегда знал, что делается в городе. Грачи опять перелетели, они следуют за ним. — Мирабель провела руками по его бокам, скользнула в пах. Мышцы Джилли от ее прикосновения свела судорога. — Грачи поселились в «Камнях», пока там находился Маледикт, а теперь его птахи перепорхнули на крышу главной гостиницы города. Небо потемнело от них, словно налетел ураган. Ему достаточно руку протянуть — и весь мир будет у него в кулаке, а он отказывается. Он мог бы контролировать их, их глаза, их тайны, если бы только поклялся Ани в абсолютной верности. Впрочем, неважно. То, что он не в силах дотянуться до собственной власти, мне только на руку. Подумай, Джилли, какое было бы зрелище: Маледикт в бальной зале, а над ним кружат грачи, кричат и гадят на всех этих аристократов.
Мирабель усмехнулась. Если бы не безумный взгляд, Джилли оценил бы озорное выражение ее лица.
— Жаль, что этому не суждено сбыться, — проговорила Мирабель сквозь смех, беря в ладонь его гениталии.
Джилли попытался оттолкнуть ее руки, но она сжала сильнее — и он замер; нахлынула непрошеная волна удовольствия. Ее ногти вонзились в нежную плоть, и Джилли вскрикнул от пронзившей все тело боли.
Мирабель ослабила хватку. Ее рука задвигалась мягче, ритмичнее.
— Джилли, — сказала она, — задери мне юбки.
Боясь ее рук, ее прикосновений, Джилли встал на колени, задышал спокойнее, когда ее ладонь соскользнула, позволяя ему опуститься. Он поднял ее перепачканные юбки. Под тонкими тканями, где знатные дамы носили кружевное белье, батистовые нижние рубашки и панталоны, на Мирабель не было ничего. Над лобком, над огненным пучком волос, пробивались перья — мелкие, черные. Поначалу Джилли подумал, что Мирабель решила украсить себя в честь Ани, но, когда она прижала его руки к своей плоти, он понял, что все было наоборот: Ани украшала ее.
— Лиф, — подсказала Мирабель.
Джилли потянулся к ее спине; Мирабель опустилась перед ним на колени, прижалась к нему бедрами, как страстная любовница. Расшнурованный лиф платья упал ему на руки; она стряхнула его с плеч, обнажая белую плоть, испещренную черными перышками — крошечными, похожими на чешуйки. Джилли судорожно вздохнул, отдергивая руки. Она схватила их и прижала к груди, а потом навалилась на него. Джилли застонал.