— Я берег их для тебя, — сказал Маледикт.
— Нет… — выдавил Критос. Теперь в его лице читался истинный страх, затмевавший ярость, неистовство и отчаяние. Критос попытался вскочить, и Маледикт навалился на него всем телом, для равновесия схватившись за рукоять меча.
Покончив с разговорами, юноша рванул меч за рукоять, не столько стремясь освободить конец клинка из земляных ножен, сколько желая наклонить все лезвие, словно закрывающиеся ножницы. Критос завопил — однако клинок оборвал крик единым хриплым порывом воздуха и крови. Маледикт опустил руку в тонкой перчатке на край лезвия и нажал; казалось, он вот-вот лишится пальцев — но нет: лезвие лишь глубже погрузилось в плоть его врага, достав до хребта.
Критос забился в конвульсиях; руки, высвободившиеся, когда Джилли с отвращением отпрянул, схватили Маледикта за предплечья. Юноша держал Критоса, пока спазмы не прекратились и его руки не обмякли. Кровь текла по мечу, скапливаясь в крылатой гарде. Маледикт сдернул перчатки и пробежал пальцами той же дорожкой, сгоняя кровь. Темнота переулка несколько подпортила ему удовольствие: во мраке кровь казалась скорее черной, чем алой, однако ее привкус и запах, напитавшие воздух… Маледикт едва держался на ногах.
Джилли поднял перчатки Маледикта. Юноша отвернулся от трупа.
— Опрометчиво, — хрипло произнес Джилли.
Маледикт подобрал меч, вытер его о грязные остатки Критосова плаща, немелодично мурлыча себе под нос. И вдруг расхохотался, опьяненный чувством удовлетворения.
— Будет знать, как вмешиваться в мою жизнь. Или узнал бы, если бы теперь не было слишком поздно усваивать уроки.
Лицо Джилли побелело так, что он походил на привидение в темном переулке; его вывернуло на брусчатку. Поспешно поднявшись, Маледикт повел друга по переулку прочь от трупа.
— Что случилось, Джилли? Что с тобой?
— Мне никогда прежде не доводилось убивать, — проговорил Джилли, прерывисто дыша.
— Ты пока и не убивал. Не жадничай. Критос был только мой, я бы и без тебя прекрасно справился, — заметил Маледикт.
— Если бы не я, твои мозги сейчас были бы размазаны по стене, — отозвался Джилли.
— Нет, — возразил Маледикт. — И все же твоя помощь пришлась очень кстати. — Он протянул руку и коснулся лица Джилли. Тот вздрогнул, и юноша, нахмурив брови, убрал ладонь. — Ну и мучайся угрызениями совести, если тебе так нравится! Только помни, что я тебе сказал: я собирался прикончить его сегодня ночью. Я человек слова и в конце концов буду…
Джилли закрыл глаза и уши, прячась от самодовольного словоблудия Маледикта. Ему почудилось, что он оказался в одном из своих ночных кошмаров. Теперь, когда осталось только чувство обоняния, переулок казался наполненным посторонним присутствием и запахами: едкой вонью блевотины Джилли, затхлым духом взрытой земли и медным — пролитой крови. Пахло чем-то еще — чем-то неуместным в этом мрачном мире камня и брусчатки — старыми перьями. Открыв глаза, Джилли увидел, что Маледикт вернулся к трупу и с восхищением осматривает дело рук своих; над ним, прильнув к нему в слабом, дрожащем свете, склонялась раздвоенная, с острыми как крылья краями, тень.
Джилли потер лицо, помассировал переносицу — и в ужасе отдернул руку: его пальцы были мокрыми и липкими от брызнувшей крови Критоса. Сделка с Ани, скрепленная кровью. Джилли прислонился к стене, опять сотрясаемый сухими, пустыми толчки рвоты.
Маледикт вернулся и взял Джилли за рукав. Тот вздрогнул, представив, что в юноше поселилось нечто новое, нечто голодное. Но голос Маледикта был прежним — хриплым и спокойным.
— Там, впереди, бочка с дождевой водой. Идем.
Шок от ледяной воды прояснил сознание Джилли, позволил уверенно и аккуратно обмыть руки. Маледикт беззаботно плескался, оттирал ладони и клинок.
Джилли и сам не смог сдержать улыбки — хрупкой, ненадежной. Но ведь довольный Маледикт был так очарователен, а Критос… Джилли постарался отделаться от чувства, чугунной хваткой сдавившего ему грудь, по крайней мере до тех пор, пока коляска, которую им удалось нанять, не выплюнула их на площади у Дав-стрит.
Едва ступив на тротуар, Джилли почувствовал чей-то взгляд. Сначала он никого не заметил, потом разглядел пыльное серое пальто бездомного медиума, сгорбившегося у центрального фонтана. Медиум кивнул в знак приветствия; но когда из коляски вышел Маледикт, глаза бродяги округлились, и он начертал в воздухе символ.
С внезапным смятением Джилли узнал его: перевернутое благословение Баксита, отворот против одержимых богами. По мере того, как Маледикт приближался к медиуму, тот отступал все глубже в тень с поспешностью, свидетельствовавшей о страхе.
13
Джилли проснулся от звона колокольчика Ворнатти в ушах и от неотвязного ощущения, что были более ранние звонки — не только призывный звон барона, но глубокий, резонирующий звук. Возможно, то лишь взывало к нему чувство вины; тело Критоса не могли обнаружить настолько быстро, чтобы дворцовые колокола уже оплакивали потерю члена королевской семьи. Впрочем, солнце уже заливало пол густым золотом позднего утра. Чертыхаясь и проклиная себя за то, что еще долго после возвращения не ложился спать, Джилли с трудом поднялся. Он не мог отделаться от мыслей об убийстве и о страхе медиума; он ругал себя еще и за то, что пытался залить эти мысли алкоголем. Джилли бросил взгляд на настенные часы в зале. Близился полдень. Он опять опаздывал с уколом Ворнатти.
Барон сидел, ссутулившись, в постели и распекал Ливию. Та держала в трясущихся руках полный шприц.
— Дай сюда, — скомандовал Джилли, отбирая у нее шприц. Ливия со вздохом облегчения повиновалась. Джилли нагнулся, стараясь найти на руке Ворнатти вену без синяков. Податливое чувство вины позволило переключить мысли с Критоса на барона — как, наверно, мучительно было барону проснуться от боли, когда сам Джилли почивал, баюкая пьяную голову.
Ворнатти стиснул зубы: элизия полилась в вену, и почти сразу, хоть и медленно, его тело начало расслабляться.
— Опять опоздал, Джилли, — прорычал Ворнатти, схватив слугу за шиворот, как будто намеревался встряхнуть его.
Ливия вышла и вернулась с чашкой чая, над которой поднимался густой пар.
— Вот, сэр.
Ворнатти обхватил чашку узловатыми ладонями и сразу отвлекся на юбки Ливии, что были на несколько дюймов короче, чем дозволяли приличия, — и к тому же влажными, как заметил Джилли. Пока он медленно пятился в сторону выхода, девушка бросила на него быстрый заговорщический взгляд.
— Вы слышали новость, сэр? Такое творится! Молочник поведал нам сегодня утром, что Критоса нашли раздетым и со вспоротым животом в переулках возле пристаней.
Ворнатти с равнодушным видом поставил чашку на столик.
— Минувшей ночью?
— Да, сэр.
Было слышно, как где-то в дальнем уголке дома дворецкий открыл дверь; раздался чистый, спокойный, постепенно возвышающийся голос.
— Ливия, — попросил Ворнатти. — Спустись вниз и приведи леди Мирабель ко мне в комнату.
— Сюда, сэр? — уточнила она.
— Только не спеши — мне нужно одеть хозяина, — добавил Джилли.
Склонившись над бароном, Джилли развязал пояс халата.
— Не хотели бы вы…
Ворнатти отвесил ему пощечину.
— Наверное, стоит взять на твое место Ливию. Ты забыл, кто тебе платит?
— Нет, — сказал Джилли, опускаясь на колени у кровати и качая головой.
— Пристрастился к выпивке, Джилли? К моей выпивке? Пока я устраивал ужин, мой верный слуга и мой воспитанник — где они были? Где был Маледикт?
— Леди Мирабель нетерпелива, — заметил Джилли, сдергивая с Ворнатти халат. — Вы же не хотите, чтобы она застала вас в пижаме.
— Это он, Джилли? — спросил Ворнатти в тихом бешенстве. — Он убил Критоса?
Джилли отыскал просторную рубашку и жакет, скрывшие пижаму, и усадил барона в кресло-каталку. Скорей бы элизия уняла раздражение Ворнатти, как, впрочем, и его пытливость. Трясущимися руками Джилли продолжал одевать барона, боясь даже думать о том, как хозяин может наказать их с Маледиктом.