— Прошу разрешения удалиться, сир, — сказал Маледикт и повернулся к выходу, не дожидаясь ответа.
— Мэл, — произнес Арис дрожащим голосом. — Ты ранен? У тебя рука в крови.
— Кровь не моя, — ответил юноша, зажимая пальцами окровавленную ткань. Потом повернулся, сказал что-то успокаивающее слуге, и они направились прочь из сада. Мирабель сделала реверанс, когда Маледикт был уже неподалеку, и он предпочел обойти ее, насколько позволяла узкая аллея. Арис с тревогой наблюдал за ними. Маледикт противостоял Ласту без тени сомнения или малейшего признака страха — и все же предпочел обойти Мирабель стороной. Довольную полуулыбку Мирабель, вызванную тем, что человека выпороли по ее капризу, сменило более мрачное выражение, в котором угадывался точный расчет. Мирабель стремительно прошествовала назад в дом, шелестя шлейфом — ничуть не пострадавшим, несмотря на ее заявления об обратном. Арис нахмурился.
— Это колдовство, — злобно прошипел Ласт, привлекая внимание короля. — Разве вы не слышали, что он говорил?
— Я слышал разгневанного молодого человека, демонстрировавшего выдающуюся преданность своему слуге, — отозвался Арис. Он решил выместить собственную неловкость на брате и потому говорил холодно и неприветливо.
— Вы околдованы. Вы думаете, я не заметил, как вы его высматривали? Спросите себя, что так влечет вас? — И добавил, показывая, что имеет в виду не только гневные слова Маледикта: — Спросите себя, какой человек может вынести удар кнута — и не пострадать?
— Гордый человек, который отказывается признать, что ранен, — ответил Арис. — А какой человек приносит с собой кнут, чтобы избить неуклюжего слугу, и поднимает его на равного, да еще в чужом доме? Думаю, ты засиделся в городе, Мишель. Отдых пойдет тебе на пользу. Отправляйся домой, в Ластрест.
Ласт проскрежетал в ответ: «Как прикажете, сир», развернулся к конюшне и проговорил, уже более пылко:
— Он опасен, Арис. Надеюсь, тебе никогда не придется пожалеть, что предоставил ему столько свободы.
— Мишель, — позвал Арис, немного остыв, но Ласт ушел. Арис со вздохом опустился на садовую скамейку, специально выбрав ту, с которой не были видны забрызганные кровью кусты и газон.
Мишель Иксион, граф Ласт, затаился в засаде. По прибытии в Ластрест он обнаружил, что Янус и Амаранта объезжают владения, но его ярость требовала немедленного выхода. И вот вместо того, чтобы заняться разбором корреспонденции, счетами, просителями, Ласт сидел в библиотеке, двери которой были распахнуты, являя взгляду холл и входную дверь. Окна с коваными решетками выходили на розовые кусты и аккуратно подстриженную лужайку. Ласт прислушивался, стараясь уловить цокот копыт, говорящий о том, что сын и его невеста возвращаются.
Изнуряющее полуторадневное путешествие и удаленность от дерзкого языка Маледикта ничуть не улучшили настроения графа; спокойствие его было напускное, под маской клокотала ненависть.
Сначала послышался цокот; конские копыта пробарабанили к конюшням, разбрасывая щебень на подъездной аллее. Ласт сдвинул брови. Не мешало бы сыну поберечь чистокровных лошадей. Не успел он подумать об этом, как услышал громкий женский окрик; кони пошли медленнее.
Несколько минут спустя входные двери распахнулись и по мрамору пола в холле застучали две пары сапог. Граф поднялся и вышел навстречу. Янус и Амаранта задержались, снимая перчатки. Щеки у Амаранты раскраснелись, и Ласт подумал, что жар под ее кожей вызван гневом, а не физической нагрузкой, судя по жесткой улыбке на лице Януса, по тому, с каким шлепком она швырнула перчатки на стол в холле.
— Янус, я должен поговорить с тобой, — сказал Ласт вместо приветствия.
— Если должны, говорите, — отозвался Янус.
— Сейчас же, — произнес Ласт, еще больше раздраженный лаконичным согласием Януса.
Совершенно бесстрастным голосом Амаранта заметила:
— С родителями подобает соблюдать правила этикета.
Лицо Януса исказилось; потом он заставил улыбку вернуться.
— Отец, вы знакомы с леди Амарантой? — спросил Янус, выводя ее вперед. — Полагаю, вы хорошо знаете ее родителей.
— Не имел удовольствия встречаться с ними уже довольно длительное время, — сказал граф, раздосадованный тем, что не может сразу высказать своего мнения. С отточенной церемонностью Ласт поклонился.
Леди Амаранта нетерпеливо сняла жакет и бросила его поверх перчаток, проигнорировав предложенную Янусом руку. Затем присела в неглубоком реверансе перед графом.
— Разумеется, я вас помню. Отец очень высоко ценит вас. Весьма признательна вам за гостеприимство, милорд. Чудесное и прекрасно организованное поместье.
Ласт взял ее руку в свою и поднес согнутые пальцы к губам, отмечая про себя, что дочь Лавси выросла в редкостную красавицу. — Надеюсь, Янус оказал вам достойный прием.
— Он делал все, что в его силах, — ответила Амаранта. — Прошу прощения, мне нужно переодеться. — Кивнув в направлении графа, Амаранта направилась вверх по широкой лестнице.
— Она, кажется, несколько суховата с тобой, — заметил Ласт; смущение остудило его пыл лучше, чем время. — Что ты такого сделал?
— В ее глазах — ничего положительного, — ответил Янус, глядя на удаляющийся шлейф ее амазонки. — Тем не менее я поклялся измениться.
— Да, — сказал Ласт; брови его снова сдвинулись. — Идем со мной. — Он провел сына в кабинет и закрыл дверь.
— Я в вашем распоряжении, — сказал Янус, коротко поклонившись. Лицо Ласта стало еще мрачнее.
— Быть может, она считает твое обхождение легкомысленным. Поразительно, что Лавси вообще рассматривает возможность вашего брака. Я бы на твоем месте не стал подвергать свои шансы сомнению, прибегая к манерности, позаимствованной из скандального источника. — Ласт закрыл окна и щелчком зажег газовую лампу, чтобы разогнать воцарившийся в комнате полумрак.
— Вы имели в виду, у Маледикта, — уточнил Янус, садясь напротив письменного стола.
— Именно, — ответил граф и вспыхнул, как сухой лист. Он пододвинул кресло, ощущая, как заныли поясница и суставы. Когда-то на дорогу из города в Ластрест уходил всего день в седле. А теперь у графа все болело и ныло, а ведь он ехал в карете.
— Эта твоя женитьба — хорошо продуманный шаг, — сказал Ласт, пытаясь угадать настроение Януса, поскольку непроницаемое лицо юноши не выражало ровным счетом ничего. — Несмотря на всю историю, которую мы наплели вокруг тебя, ты всего лишь бастард.
— А Амаранта давно уже не девственница. Что вызывает большее презрение при дворе? Бастард или шлюха? — На лице Януса обозначилась скука; он подавил зевок.
— Не смей говорить о леди в таком тоне. Я не столь доверчив, как Арис. Чтобы полностью убедить меня в твоей искренней преданности роду Ласта, ты должен положить конец неподобающей связи с этим созданием и искоренить прискорбное влияние, которое он оказал на твою речь и манеры. Или я приму меры лично.
Янус улыбнулся.
— Каждый юноша грешит по молодости — к неудовольствию своих родителей. Актриски, шлюхи, танцовщицы, крестьянки… вельможи с дурной репутацией. Полагаю, очарование Мэла тоже потускнеет со временем; а пока мне слишком приятна его компания, чтобы избавиться от нее столь поспешно. Однако я постараюсь убедить леди Амаранту и вас в искренней преданности роду Ласта.
— Эта твоя тварь собралась поселиться здесь, как у себя дома, — проговорил граф, мрачнея при воспоминании о Маледикте.
Янус вздохнул.
— Такой уж у него необузданный язык. Говорит дерзости, чтобы произвести впечатление и посмотреть, в какую ярость они приведут людей. Должно быть, вы доставили ему несказанное наслаждение.
— Пока не применил к нему кнут, — сказал Ласт.