– Пока да, – промямлила я и закашлялась.
– Не страшно? – спросил он и улыбнулся. Лучше бы он этого не делал! У меня мороз по коже прошел от его улыбки.
– Титус, не пугай девушку, – натужно рассмеялась Гала и бросила быстрый взгляд на Арсения. – Не слушайте его, Сашенька.
– Нет, правда, – продолжил Арсений, не обращая внимания на Галу, – здешние места давно обрели нехорошую славу. Вас разве не предупреждали?
– Нет, – выдавила я.
– Арсик, перестань, – всерьез рассердилась Гала, – что ты такое говоришь?
– Я шучу, – пояснил Арсений, но глаза его остались абсолютно серьезными.
– Титусу повсюду мерещатся призраки. Арсений – магистр оккультных наук, – сообщила Гала и положила ладони ему на плечи. Он недовольно поморщился и отстранился. – Кстати, мы регулярно проводим сеансы спиритизма. Бывает ужасно весело!
Худосочная Лиза при этих словах странно дернулась, налила в стакан минеральной воды и залпом выпила. У нее были удивительной красоты руки – гибкие трепетные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями, узкие запястья в голубоватых прожилках вен. Словно эти восхитительные руки были совершенно от другого тела.
Неожиданно за Лизиной спиной выросла давешняя домработница Раиса с тарелкой, накрытой фарфоровой крышкой. Раиса едва заметно кивнула мне и водрузила тарелку на стол. Гала нахмурилась и поджала губы.
– Вы можете идти, Рая, – полоснула она ледяной улыбкой и с вызовом посмотрела на женщину.
Та нехорошо усмехнулась и поспешно поковыляла прочь, грузно припадая на правую ногу.
– Чем она тебе не угодила? – насмешливо поинтересовалась Нора, хрустнув гигантской креветкой.
– Не люблю ее, – Гала передернула плечиками, – болтливая слишком. Все шныряет по поселку, вынюхивает, выслеживает. А потом сплетни распускает.
– Так уволь ее, – резонно хмыкнула Нора.
Лиза тем временем сняла фарфоровую крышку с тарелки и ковырнула вилкой бесформенную серо-бурую массу, напоминавшую по виду вареную капусту. Да и запах, повисший над столом, красноречиво свидетельствовал о том же – о вареной капусте.
Арсений разлил по бокалам вино, плеснул в свой стакан неразбавленного виски и откинулся на спинку стула. По его незатейливому лицу блуждала загадочная ухмылка, цепкий взгляд перескакивал с Норы на меня, и обратно.
– Ну как там Венеция? Все плавает старушка? – спросил он наконец, взболтал в стакане виски и залпом выпил.
– Венеция – шикарна, как всегда, а вот биеннале – тоска смертная, – прищурилась Нора Покорная и облизнула полные блестящие губы.
– Нора только вчера прилетела с Венецианской биеннале, – пояснила Гала. Сказано это было для меня, так как остальные были явно в курсе.
Покорная выудила из кармана мятую пачку скучной пролетарской «Явы», чиркнула спичкой и с наслаждением затянулась.
– Фу, Норка, – поморщилась Гала, – как ты можешь курить такую гадость?
– Привычка свыше нам дана, замена счастию она, – процитировала Нора и выпустила кольца вонючего дыма. – Я не большой ценитель современного искусства. Все эти инсталляции с расчлененными коровами в формалине, видеоролики с плясками на трупах, с детальным показом работы патологоанатомов – не для меня. Мне по душе старая добрая средневековая живопись. Голландцы, итальянские мастера… Перуджино, Боттичелли, Караваджо… Вот вы, Саша, любите Караваджо?
– Конечно, любит, – ответила за меня Гала и метнула в Нору сердитый взгляд, – как можно не любить Караваджо? Но насчет актуального искусства ты, дорогая, не права. Просто оно непривычно для подавляющего большинства непросвещенной публики.
– Это я-то непросвещенная публика? – расхохоталась Нора. – Я в шоке! Да я на этом, так называемом искусстве, собаку съела!
– Девочки, не ссорьтесь, – лениво протянул Арсений и снова наполнил свой стакан. – Все знают – каждому свое.
– Уф, ну и жара, – пропела Гала, обмахиваясь салфеткой. – Интересно, сколько сейчас градусов?
– Тихо! – воскликнул Арсений, подняв вверх руку.
Все замолчали и с недоумением воззрились на него. Наступившую тишину нарушал оглушительный стрекот сверчков.
– Двадцать семь, – спустя минуту изрек Арсений. – Сейчас двадцать семь градусов.
– И как ты это определил? – насмешливо спросила Нора. – Пальцем в небо ткнул?
– Температуру воздуха можно узнать по сверчкам, – многозначительно изрек Арсений и допил свой виски.
– Каким образом? – удивилась я.
– Нужно посчитать количество стрекотаний в минуту, разделить на два, затем прибавить девять и снова разделить на два. Сверчки прострекотали девяносто раз…
Все снова замолчали. Мне даже показалось, что я услышала скрип от трения мозговых извилин друг о друга. Все присутствующие усиленно подсчитывали…
– Кстати, Нора, а где твой друг? – встрял Арсений в массовый математический экзерсис.
– Его не будет, – быстро перебила его Гала и покосилась в сторону Лизы.
Только тут я обратила внимание, что на столе стоял еще один прибор. Почему-то я вдруг остро почувствовала собственное одиночество.
Что я здесь делаю? Среди этих чужих людей, с их чужими проблемами, восхитительными руками, цепкими взглядами, биеннале и недомолвками?
– Спасибо большое, – проговорила я, борясь с подступившим к горлу комом, – но я, пожалуй, пойду.
– Господи, почему? – обиженно встрепенулась Гала. – Ведь еще только начало девятого.
– Наверно, комары замучили, – неожиданно звонко подала голос Лиза, впервые за весь вечер. – Меня так они уже просто загрызли.
– Да уж, – согласился Арсений и хлопнул себя по щеке. На щеке остался кровавый след. – Комары нынче звери.
– Так пойдемте скорее в дом, – засуетилась Гала. Она подхватила недопитую бутылку с вином, несколько опустевших бокалов, и, покачивая идеальными бедрами, устремилась к стеклянным раздвижным дверям. Следом отправились и Лиза с Арсением.
– Покурим? – предложила я Норе и достала пачку «Вог». Протянула ей сигарету, но она отказалась.
– Разве балерины курят? – усмехнулась Нора и полезла в карман за своей пролетарской «Явой».
– Балерины – нет. Но мой роман с танцем давно закончился.
– Что же так?
– Не совместимая с балетом травма позвоночника. В выпускном классе хореографического училища мой партнер не удержал меня во время поддержки. Я очень неудачно упала и повредила несколько позвонков.
– Сочувствую, – пробормотала Нора и внимательно на меня посмотрела.
А я вдруг вспомнила душную больничную палату, запах боли и лекарств и рыдающую у моей постели Фиалку. Словно это ее жизнь тогда закончилась, а не моя.
В Нориных янтарных глазах полыхало страстное любопытство: кто я, откуда, замужем ли, где взяла средства на приобретение дачи Врублевской?
Я уже внутренне подготовилась к граду вопросов, но вместо этого Нора заметила:
– А вы сохранили хорошую форму. У вас прелестная фигура.
Я с благодарностью улыбнулась.
– А чем вы сейчас занимаетесь? – все-таки не удержалась Нора.
– Плыву по течению.
– Тоже неплохо.
Уставшее палить рыжее солнце удобно разлеглось на сосновых кронах, в воздухе плавал аромат распустившихся в глиняных вазонах роз, терпко пахла свежескошенная трава. День угасал.
И вдруг зазвучала музыка. Волшебная, мучительно прекрасная…
– Это Лиза, – прошептала Покорная, – она гениальная пианистка.
Теперь я поняла, зачем серой безликой мышке такие восхитительные руки. Послушные этим рукам клавиши стонали и рыдали. Кажется, это была «Лунная соната».
– У Галины очень красивый дом, – заметила я, когда смолк последний аккорд.
– Не вздумайте так ее называть! – со смехом воскликнула Нора.
– Почему? – удивилась я.
– «Галина бланка, буль-буль, буль-буль…» – фальшиво пропела Покорная. – Помните такую рекламу?
Я глупо кивнула и допила вино. В голове отчаянно зашумело.