Она тотчас перезвонила, и на звонок ответила миссис Эллис, а этого Чарли и хотела.
– В чем дело, Фиб? Почему я вдруг получила от ворот поворот?
– Ох, Чарли, чтоты натворила? – еле слышно произнесла миссис Эллис, опасаясь, что телефон прослушивается. – Полиция все утро торчала у нас – целых три полисмена, они расспрашивали про тебя, и нам всем запретили об этом рассказывать.
– Ну и черт с ними, – мужественно объявила Чарли.
"Обычная проверка, которую они проводят раз в сезон", – сказала она себе. Так называемое "дознание втихую", которое проводит бригада в подкованных сапогах, чтобы пополнить к Рождеству ее досье. Они периодически ее проверяют с тех пор, как она стала посещать семинар. Только на сей раз это почему-то не было похоже на обычную проверку. Чтобы целое утро и три полисмена... Такое бывает только в отношении особо важных птиц.
Следующей была парикмахерша.
Чарли договорилась, что придет в парикмахерскую к одиннадцати, она никогда не пропускала назначенной встречи. Хозяйку-итальянку, добрейшую душу, звали Биби. Увидев Чарли, она насупилась и сказала, что сегодня сама займется ею.
– Опять у вас роман с женатым? – пронзительным голосом произнесла она, втирая шампунь в волосы Чарли. – Плохо вы, знаете ли, выглядите. Опять набедокурили: увели чужого мужа. Чем вы занимаетесь, Чарли?
Приходили трое, в ответ на вопрос Чарли сказала Биби. Вчера.
Сказались налоговыми инспекторами, попросили показать журнал, где Биби записывает клиенток, и ее счета. Но интересовала их только Чарли.
– "Вот тут сказано – Чарли. Это кто? – спросили они меня.– Вы хорошо ее знаете, Биби?" – "Конечно, – сказала я им, – Чарли славная девушка, постоянная клиентка". – "Значит, постоянная, да? Рассказывает вам про своих дружков? Кто они у нее? С кем она сейчас спит?" И потом все про ваш отпуск, с кем вы ездили, куда поехали после Греции. Я-то им ничего не сказала. Биби – человек верный. – Но когда Чарли уже расплатилась, Биби впервые повела себя по-сволочному. – Не приходите к нам какое-то время, хорошо? Я не люблю неприятностей. Не люблю полицию.
Я тоже, Биб. Поверь, я тоже. А уж этих трех красавчиков – меньше всего. "Чем быстрее власти узнают о тебе, тем быстрее мы вынудим противника действовать", – обещал ей Иосиф. Но он ведь не говорил, что будет вот так.
Затем, меньше чем через два часа, появился красавчик.
Вполне возможно, это было совпадение, но, оглянувшись с задней площадки отходящего автобуса, она увидела мужчину, быстро вскочившего в такси ярдах в пятидесяти позади. И мысленно прокручивая потом эту сценку в уме, она вспомнила, что флажок у такси был опущен еще до того, как мужчина остановил его.
"Держись логики легенды, – снова и снова повторял ей Иосиф. – Распустишь нюни – провалишь операцию. Держись легенды, а когда все будет позади, мы поправим нанесенный ущерб".
На грани паники она подумала было заскочить к портнихе и немедленно вызвать Иосифа. Но верность ему удержала ее. Она любила его бесстыдно и безнадежно. В мире, где она теперь жила и где он поставил все с ног на голову, он оставался для нее единственным, что не менялось – ни в легенде, ни в реальной жизни.
Тогда она решила пойти в кино, и там красавчик попытался подцепить ее, и она едва не пошла с ним.
Он был высокий, плутоватый, в новом длинном кожаном пальто и в золотых "бабушкиных" очках с маленькими круглыми стеклами, и когда во время антракта он стал пробираться по ряду к ней, она почему-то по глупости решила, что знает его, но только не может вспомнить ни его имени, ни кто он. И потому она улыбнулась ему в ответ.
– Привет, как поживаем? – воскликнул он, садясь с ней рядом. – Чармиан, да? Господи, до чего же вы были хороши в "Альфа-Бета" в прошлом году! Ну, просто поразительны! Кушайте кукурузу.
Все вдруг разъехалось: игривая улыбка никак не сочеталась с квадратной челюстью, "бабушкины" модные очки не сочетались с крысиными глазками, сладкая кукуруза не сочеталась с до блеска начищенными туфлями, а сухое кожаное пальто не сочеталось с погодой.
Когда она кинулась за помощью в фойе, там все слиняли точно снег летом, – все, кроме чернокожей девчонки, сидевшей за кассой и сделавшей вид, будто она так занята подсчетом денег, что и глаз не может поднять.
Возвращение домой потребовало от Чарли куда большего мужества, чем то, каким она обладала, – большего, чем имел право требовать от нее Иосиф, – и она всю дорогу молилась: вот бы сломать ногу, или чтоб ее переехал автобус, или чтоб она. вдруг упала в обморок. Было семь часов вечера, и индейское кафе пустовало. Шеф, по обыкновению, широко улыбнулся ей, а его мордастый дружок, как всегда, взмахом руки указал ей дорогу, точно без него она не найдет. Войдя к себе в квартиру, она не стала зажигать свет и задергивать занавески, а опустилась на кровать и увидела в зеркале двух мужчин на противоположном тротуаре – они стояли рядом, но не разговаривали друг с другом и ни разу не взглянули в сторону ее дома. Письма Мишеля по-прежнему лежали у нее под половицей – как и ее паспорт, и то, что осталось от денег на борьбу. "Твой паспорт стал теперь опасным документом, – предупредил ее Иосиф, поучая, как надо вести себя в ее новом положении, после смерти Мишеля. – Мишель не должен был разрешать тебе им пользоваться во время поездки. Паспорт надо хранить вместе с остальными твоими тайнами".
"Синди", – подумала Чарли.
Синди была девчонка с Вест-Индских островов, работавшая вечерами внизу. Ее любовник, тоже туземец с островов, сидел в тюрьме за нанесение увечий, и Чарли, чтобы девчонка не скучала, бесплатно обучала ее иногда игре на гитаре.
"Синд, – написала она ей. – Дарю тебе это ко дню рождения, хоть и не знаю, когда он у тебя. Забирай гитару и упражняйся на ней дома до упаду. У тебя есть способности, так что не бросай. Забирай и папку с нотами, только я, как идиотка, оставила у мамы ключ от замка. В следующий раз, как поеду к ней, – привезу. Во всяком случае ноты пока что тебе еще не нужны. Целую. Чэс".