Внезапно он востребовал ее, и тут уж противиться она не могла.
– Милый, – прошептала она. – Халиль. О боже! Ох, милый мой...
И еще все то, что говорят проститутки.
Уже занималась заря, а Чарли все не давала ему уснуть. Вместе с бледным рассветом какая-то игривость овладела ею. Она целовала, ласкала его, пускала в ход все известные ей уловки, лишь бы удержать его при себе, лишь бы не дать угаснуть его страсти.
– Ты самый лучший из всех, кто у меня был, – шептала она ему, – а я никогда не присуждаю первых премий. Мой самый сильный, мой самый храбрый, мой самый умный из всех любовников.
– Лучше, чем Салим? – спросил он.
Терпеливее, чем Салим, нежнее, благодарнее. И лучше. чем Иосиф, который отправил меня к тебе на блюдечке.
– В чем дело? – спросила она, когда он вдруг отодвинулся от нее. – Я сделала тебе больно?
Вместо ответа он протянул здоровую руку и повелительным жестом зажал ей рот. Затем осторожно приподнялся на локте. Она прислушалась вместе с ним. Захлопала крыльями птица, поднявшись с озера. Пронзительно закричали гуси. Прокукарекал петух. Зазвенел колокольчик. Звук приглушеиный, тотчас поглощенный снегом. Она почувствовала, как приподнялся рядом с нею матрас.
– Никаких коров нет, – тихо произнес Халиль, уже стоя у окна.
Он стоял по-прежнему голый, но со своим пистолетом-автоматом на ремне через плечо. И на секунду в том напряжеии, которое владело ею, Чарли показалось, что она увидела напротив Халнля Иосифа с красным отблеском электрического камина на лице – их отделяла друг от друга лишь тонкая занавеска.
– Что ты там видишь? – прошептала она, не в силах выдержать напряжение.
– Никаких коров. И никаких рыболовов. И никаких велосипедистов. Я не вижу, по сути, ничего.
Голос его звучал напряженно. Его одежда валялась у кровати – там, где Чарли бросила ее. Он натянул темные брюки, надел белую рубашку и пристегнул пистолет под мышкой.
– Ни машин, ни проносящихся мимо огней, – ровным тоном произнес он. – Ни единого рабочего, который шел бы на работу. И никаких коров.
– Их уже угнали на дойку.
Он покачал головой.
– Не два же часа их доят.
– Это все из-за снега. Их держат в доме.
Что-то в ее тоне задело его ухо: обостренное чутье заставило внимательнее отнестись к ее словам.
– Почему ты пытаешься найти объяснение?
– Я не пытаюсь. Просто...
– Почему ты пытаешься найти объяснение отсутствию жизни вокруг этого дома?
– Чтобы успокоить твои страхи. Приободрить тебя.
В нем зрела мысль – страшная мысль. Он прочел это на ее лице, в ее обнаженном теле, а она в свою очередь почувствовала, как зародилось его подозрение.
– А почему ты хочешь успокоить мои страхи? Почему ты боишься больше за меня, чем за себя?
– Ничего подобного.
– Тебя ведь разыскивают. Как же ты способна так любить меня? И почему ты заботишься о том, чтобы меня приободрить, а не о собственной безопасности? Какое чувство вины не дает тебе покоя?
– Никакого. Мне было отвратительно убивать Минкеля. Я вообще хочу из всего этого выйти. Халиль?
– Может быть, Тайех все-таки прав? И мой брат действительно погиб из-за тебя? Отвечай, пожалуйста, – очень, очень спокойно потребовал он. – Я хочу получить ответ.
Все ее тело молило его оставить ее в покое, лицо ужасно горело. Оно будет гореть до конца ее дней.
– Халиль... иди сюда, – прошептала она. – Люби меня. Иди сюда.
Почему же он медлит, если дом уже окружен? Почему он смотрит на нее, когда кольцо вокруг него с каждой секундой стягивается?
– Который час, скажи, пожалуйста? – спросил он, продолжая на нее смотреть. – Чарли?
– Пять. Половина шестого. Не все ли равно?
– А где твои часы? Твои маленькие часы. Я хочу знать время, пожалуйста.
– Я не помню. В ванной.
– Пожалуйста, не двигайся. Иначе, может статься, мне придется тебя убить. Посмотрим.
Он принес сумку и протянул ей в постель.
– Открой ее, пожалуйста, – сказал он, наблюдая за ней, пока она возилась с замком. – Так который же час, Чарли? – снова спросил он с какой-то жутковатой беззаботностью. – Скажи, пожалуйста, сколько на твоих часах сейчас времени?
– Без десяти шесть. Больше, чем я думала.
Он выхватил у нее приемник и посмотрел на окошко с цифрами. Двадцать четыре часа. Затем включил радио – взвыла музыка, и он снова его выключил. Поднес к уху, потом взвесил на руке.
– С прошлого вечера, когда мы с тобой расстались, у тебя, по-моему, было не так уж много свободного времени. Верно? Собственно, вообще не было.
– Не было.
– Когда же ты успела купить новые батарейки для часов?
– А я и не покупала.
– Тогда почему же часы идут?
– Мне не нужны были новые батарейки... они же еще не кончились... ведь они работают годами... надо только покупать специальные... долгосрочные...
Ничего больше придумать она не могла. Все – и на все времена, на веки вечные: дело в том, что она вспомнила, как он обыскал ее там, на вершине горы, у пикапа, развозящего кока-колу, и как сунул в карман батарейки, прежде чем бросить приемничек ей в сумку, а сумку – в пикап.
Она больше не интересовала его. Все его внимание было занято часами.
– Подай-ка мне сюда этот большой радиоприемник, что стоит у постели, Чарли. Сейчас мы проделаем один маленький эксперимент, интересный технический эксперимент, связанный с коротковолновым передатчиком.
– Можно мне что-нибудь надеть? – прошептала она.
Она натянула платье и подала ему приемник, современную коробку из черного пластика с динамиком, напоминающим телефонный диск. Поставив рядом часы и приемник, Халиль включил приемник и стал менять частоты, пока приемник не завыл, как раненый зверь – выше, ниже, точно сигнал воздушной тревоги. Халиль взял часы, отодвинул крышку отделения для батареек и вытряхнул батарейки на пол – почти так же, как, наверно, сделал это вчера. Вой тотчас прекратился. Словно ребенок, удачно проведший опыт, Халиль поднял на нее глаза и улыбнулся. Она старалась не смотреть на него, но не выдержала – посмотрела.