4
В пятницу днем, в промозглую сырую погоду, Курц и Литвак навестили Неда Квили в его конторе в Сохо визит вежливости с серьезными деловыми намерениями. нанесенный, как только им стало известно об успешной антрепризе Иосифа и Чарли. Они были близки к отчаянию. Со времени взрыва в Лейдене хриплое дыхание Гаврона обжигало им затылок, а тиканье старых часов Курца заглушило все прочие звуки. Но внешне ничего этого видно не было. Обычная хорошо дополняющая друг друга пара – два американца среднеевропейского типа в мокрых плащах фирмы "Бэрбери", один – плотный, с энергичной стремительной походкой, другой – молодой, долговязый, как бы заморенный, с интеллигентно-доверительной улыбкой. Они подписались: "Голд и Кэрман. Творческое объединение", нацарапав это на клочке фирменной бумаги, украшенной синей с золотом, наподобие старомодной галстучной булавки, монограммой, удостоверявшей их принадлежность к фирме. О визите запросило посольство, но просьба исходила из Нью-Йорка, причем встреча была назначена через одну из многочисленных доверенных дам Неда, пришли же они минута в минуту, как приходили заинтересованные в Неде местные деятели, хотя к последним они не принадлежали.
– Мы – Голд и Кэрман, – сказал Курц миссис Лонгмор, престарелой секретарше Квили, представ перед ней без двух минут двенадцать. – Нам назначено на двенадцать.
В приемную Неда Квили вела лестница, ничем не покрытая и очень крутая. За пятьдесят лет своей службы миссис Лонгмор привыкла слышать сетования на это от других американских джентльменов, тяжело, с паузами на каждом повороте поднимавшихся по ней. Но к Голду и Кэрману это не относилось. В окошечко она видела, как быстро взбежали они по лестнице, минута – и они скрылись из глаз, словно в жизни своей не знали, что такое лифт. "Вот что делает бег трусцой, – подумала она, возвращаясь к своему вязанию, за которое получала четыре фунта в час. – Ведь, кажется, все они в Нью-Йорке сейчас помешаны на этом. Бегают по Центральному парку, стараются, а там полно собак, и за каждым кустом извращенец!"
– Мы – Голд и Кэрман, сэр, – еще раз повторил Курц, когда Нед Квили радушно распахнул перед ними дверь. – Я Голд, – И его могучая правая рука ухватила руку бедняги Неда прежде, чем тот успел протянуть ее визитеру. – Мистер Квили... сэр... Нед... знакомство с вами для нас большая честь. О вас так замечательно отзываются в наших кругах.
– А я Кэрман, сэр, – доверительно и в то же время безукоризненно почтительно ввернул Литвак, наклонившись к хозяину из-за плеча Курца. Рукопожатие ему было не положено по чину, за него тряс руки Курц.
– Но боже, дорогой мой, – с прелестной старомодной учтивостью запротестовал Нед, – напротив, это вовсе не для вас, а для менячесть!
Он подвел их к узкому с поднимающейся рамой окну, достопамятному еще со времен Квили-старшего, – здесь по традиции полагалось восседать за рюмкой любимого отцовского хереса, наблюдая сверху круговерть рынка Сохо и совершая сделки во имя процветания семейства Квили и его клиентов. Нед Квили в свои шестьдесят два года свято соблюдал традиции сыновней почтительности. Жить в свое удовольствие, как жил его отец, – о большем он не мечтал. Это был милый седовласый коротышка, щеголеватый, что нередко отличает энтузиастов театра, и несколько косоватый, с розовыми щечками, всегда оживленный и в то же время как бы меланхоличный.
– Боюсь, для проституток сейчас слишком сыро, – объявил он, задорно побарабанив по стеклу изящной ручкой.
Визитеры вежливо хмыкнули, а он достал из нежно лелеемого встроенного книжного шкафа графинчик хереса, сладострастно понюхал пробку, после чего налил хересу в три хрустальных рюмки, наполнив их до половины. Курц с Литваком внимательно и настороженно наблюдали за ним. Их настороженность он почувствовал сразу. Ему казалось, что они прицениваются к нему, к мебели, к кабинету. В душу запало ужасное подозрение – мысль эта маячила где-то в подкорке с тех пор, как они дали о себе знать. Обеспокоенный, он спросил:
– Слушайте, а вы, часом, не контору мою купить задумали? Можно не бояться?
Курц успокоил его, расхохотавшись громко и заразительно:
– Да нет, право же, нет!
Литвак тоже засмеялся.
– Хоть на этом спасибо, – с чувством произнес Нед, передавая рюмки. – Знаете, ведь сейчас покупают буквально всех и вся. Скупают направо и налево. И мне сколько раз по телефону деньги предлагали – какие-то молодцы, которых я знать не знаю. Маленькие агентства, приличные, с добрыми традициями, сейчас скупаются на корню. Страшно подумать! Знакомятся и тут же – ам, и съели! Счастливого пути!
Он неодобрительно покачал головой. Потом встряхнулся и стал опять галантно гостеприимен. Он спросил, где они остановились. Курц ответил, что в "Конноте", что они наслаждаются каждой минутой пребывания там, но завтра отправляются в Мюнхен.
– В Мюнхен? Господи, там-то вы что забыли? – вскричал Нед, изображая перед ними денди былых времен, приверженца старины и идеалиста. – Ну и скачки в пространстве!
– Деньги одного совместного предприятия, – отвечал Курц так, словно разрешал этим все недоумения.
– И деньги немалые, – добавил Литвак голосом таким же мягким, как и его улыбка. – Немецкий рынок представляет сейчас большой интерес. Дела там, мистер Квили, пошли в гору.
– Надо думать, – негодующе отозвался Нед. – Немцы очень окрепли, приходится с этим считаться. И задают тон. Во всем задают. Война забыта напрочь. Так сказать, запрятана под сукно.
Дождевая морось за окном превратилась в клочья тумана.
– Нед, – сказал Курц, весьма точно рассчитав момент, – Нед, я хочу немножко объяснить вам, кто мы, почему писали вам и почему отнимаем у вас драгоценное время.
– Да, дорогой, конечно, рад буду выслушать вас, – отвечал Нед, переменив настроение и позу: скрестив коротенькие ножки, он изобразил полнейшее и благожелательнейшее внимание, в то время как Курц легко и плавно взял бразды правления в свои руки.
Широкий скошенный лоб Курца навел Неда на мысль о его венгерском происхождении, но с тем же успехом он мог быть выходцем из Чехии или какой-нибудь другой страны по соседству. Природа наделила его громким голосом, а в речи чувствовался среднеевропейский акцент, который еще не успели поглотить просторы Атлантики. Говорил он быстро, так и сыпал словами, будто читал рекламу по радио, узкие глаза его настороженно поблескивали, а правая ладонь отмечала сказанное короткими решительными рубящими взмахами. Он, Голд, занимается юридической стороной дела, в то время как задачи Кэрмана скорее творческие – он и пишет, и выступает в качестве продюсера, главным образом в Канаде и на Среднем Западе. Не так давно они перебрались в Нью-Йорк, где хотели бы делать независимые программы для телевидения.