– Что же было потом? – любезно осведомился Курц, передавая ему еще черного хлеба с маслом. – Путь, сплошь усеянный розами?
– Ничего подобного! – бесхитростно возразил Нед. Она разделила судьбу многих и многих из ее поколения. Выпархивают из театральной школы с глазами, лучащимися от радостных надежд, получают две-три роли, покупают квартиру или какое-нибудь барахло, и вдруг все кончено. Сумерки – вот как мы это называем. Одни способны это вынести, другие нет. Ваше здоровье!
– Но Чарли это вынесла, – мягко подсказал Литвак, прихлебывая чай.
– Она сдюжила. Переломила себя. Ей пришлось нелегко, но это уж всегда так. В ее случае это длилось годы. Слишком долго длилось. – Он сам не ожидал, что так растрогается. Судя по выражению их лиц, они тоже были растроганы. – Ну, теперь справедливость для нее восторжествовала, не правда ли? О, я такза нее рад! Честное слово! Правда, рад!
И еще одна странность, о чем впоследствии Нед рассказал Марджори. А может быть, не еще одна, а все та же странность. Странным ему показалось то, как менялось их поведение в течение дня. В конторе, например, они почти не давали ему слово молвить, в "Плюще" же, наоборот, говорил главным образом он, а они лишь поддакивали да изредка бросали реплику-другую. А потом – ну, что было потом, это вообще дело особое.
– Детство у нее, конечно, было ужасное, – с важностью заметил Нед, – по моим наблюдениям, у многих девчонок детство ужасное. Вот что в первую очередь пробуждает их фантазию. Притворство, необходимость скрывать свои чувства. Подражать тем, кто выглядит счастливее тебя. Или несчастнее. Заимствовать у них то одно, то другое – это уже путь к актерству. Нищета. Воровство. Я слишком много болтаю. Ваше здоровье – еще раз!
– Ужасное в каком смысле, мистер Квили? – почтительно осведомился Литвак, как ученый, всесторонне исследующий вышеозначенную проблему. – Детство у Чарли было ужасное. А чем ужасное?
Не обращая внимания на то, как посерьезнел Литник и как впился в него взглядом Курц. Нед поделился с ними всем, что удалось ему почерпнуть на интимных завтраках наверху "У Бьянки" – в кафе, куда он изредка приглашал Чарли, как приглашал их всех. Что ж, объяснил он. мать идиотка, а отец порядочный мошенник, какой-то маклер, пускавшийся во все тяжкие, покуда милостивый Господь не прибрал его, прирожденный шулер, вознамерившийся всех перехитрить. Кончил кутузкой. И умер там. Кошмар! Тут опять мягко вмешался Литвак.
– "Умер в тюрьме" – так вы сказали, сэр?
– И похоронен там же. Мать так рассердилась на него. что не захотела тратить деньги на перевозку.
– Это вам сама Чарли рассказала, сэр?
Квили опешил.
– Ну а кто же еще?
– Никаких побочных сведений? – спросил Литвак.
– Никаких чего?– переспросил Нед. И страх лишиться агентства опять зашевелился в нем.
– Подтверждений, сэр. Со стороны незаинтересованных лиц. Иной раз актрисы, знаете...
Его прервал Курц. Отечески улыбнувшись, он сказал:
– Не обращайте внимания на мальчика, Нед. Майк крайнеподозрителен. Правда, Майк?
– Может быть, в этом вопросе, – согласился Литвак голосом тихим, как вздох.
И только после этого Неду пришло в голову спросить, в каких ролях они ее видели. Он был приятно удивлен тем, что к делу своему они и впрямь подошли очень серьезно: не только достали записи всех ее ролей на телевидении, в том числе и самых незначительных, но в прошлый свой приезд предприняли путешествие в Ноттингем, эту чудовищную дыру, специально, чтобы посмотреть ее в "Святой Иоанне".
– Но каковы хитрецы! – воскликнул Нед. наблюдая за тем, как официант готовит стол, освобождая на нем место для жареной утки. – Позвонили бы мне, так я бы сам отвез вас туда или поручил бы это Марджори. А за кулисы вы к ней ходили? Или, может, возили в ресторан? Нет? Ну, знаете!
После секундного колебания Курц решился, голос его посуровел. Он бросил вопросительный взгляд на своего спутника, и Литвак ответил еле заметным ободряющим кивком.
– Нед, – сказал Курц, – откровенно говоря, мы не были уверены, что в настоящих обстоятельствах это уместно.
– Какие обстоятельства вы имеете в виду? – воскликнул Нед. У него промелькнула мысль, что их смущает этическая сторона дела. – Господи, да за кого вы нас тут принимаете! Хотите предложить ей контракт -предлагайте. И никаких разрешений от меня не требуется. Придет время, и я затребую свои комиссионные, не беспокойтесь!
Сказал и притих, потому что у них у обоих были такие каменные лица – как потом объяснял он Марджори, – словно они наглотались тухлых устриц. Прямо вместе с раковинами.
Литвак аккуратно промокнул салфеткой тонкие губы.
– Можно задать вам вопрос, сэр?
– Конечно, дорогой, – сказал весьма озадаченный Нед.
– Каковы, по вашему мнению, возможности Чарли в плане интервью?
Нед опустил на стол бокал с кларетом.
– Интервью? Ну, если вас тревожит это, можете мне поверить, она на них держится совершенно естественно. Прекрасно держится. Нюхом чует, что надо журналистам. ей только намекни, и она все сделает наилучшим образом. Настоящий хамелеон – вот что она такое. В последнее время, может, немножко растренировалась, но надо будет – все вспомнит моментально, сами увидите. Насчет этого не волнуйтесь, все будет в порядке. – Для пущей убедительности он сопроводил свои слова щедрым глотком вина. – Да. В порядке.
Но информация эта, вопреки ожиданиям Неда, вовсе не воодушевила Литвака. Наморщив губы в гримасе озабоченности и неодобрения, он принялся собирать крошки на скатерти, катая их своими длинными, тонкими пальцами. Нед поначалу и сам пригорюнился, а затем все-таки поднял голову в надежде как-то переломить воцарившееся за столом тоскливое настроение.
– Ну, голубчик, – несколько неуверенно начал он, – ну не сидите вы с таким видом! Чем вас смущает интервью Чарли? Другие девушки двух слов связать не могут! Если вам такиенужны, у меня их сколько угодно!