— Теперь создадим легенду, — спокойно объявил Иосифа наблюдая, как недоуменно она вертит в руках конверт. — На действительное событие накладывается вымысел.
Она сидела так близко от него, что. боясь выдать себя, промолчала.
— После сумасшедшего дня, каким он и был на самом деде, ты у себя в уборной в перерыве между двумя спектаклями. Бандероль еще не распечатана и интригует тебя. Сколько времени у тебя еще в запасе до выхода на сцену?
— Минут десять. Или даже меньше.
— Очень хорошо. Теперь вскрой конверт.
Она украдкой покосилась на него — взгляд его был устремлен вперед, к незнакомому горизонту. Она опустила глаза, повертела конверт и, сунув палец в щель, надорвала его. Коробка от ювелира, точно такая же, только поувесистей. Маленький белый незаклеенный конвертик. В нем картонная белая карточка. На карточке надпись: «Иоанне, духу свободы». И дальше: «Я потрясен. Я люблю тебя». Почерк определенно тот же. Только вместо подписи "М" крупными буквами выведено «Мишель» с уверенным росчерком в конце, как бы подчеркивающим значимость имени. Она потрясла коробку, и внутри что-то негромко и интригующе стукнуло.
— Поджилки трясутся, — пошутила она, но не смогла этим снять напряжения ни у себя, ни у него. — Открыть? А что там?
— Откуда мне знать? Поступай по собственному усмотрению.
Она приподняла крышку. В шелковом гнезде лежал тяжелый золотой браслет с синими камнями.
— Боже! — негромко вскрикнула она и захлопнула крышку. — Чего от меня за это потребуют?
— Очень хорошо. Это твоя первая реакция, — моментально откликнулся Иосиф. — Глянула, сказала «боже» и захлопнула крышку. Запомни, как это было. В точности запомни. Так ты отреагировала, теперь так и будет.
Снова открыв коробку, она осторожно вынула браслет и взвесила его на ладони. Но весь ее опыт с драгоценностями ограничивался фальшивыми побрякушками театрального реквизита.
— Он настоящий? — спросила она.
— К сожалению, здесь не присутствуют эксперты, способные представить тебе квалифицированное заключение. Делай собственные выводы.
— Он старинный, — наконец решила она.
— Хорошо. Ты решила, что он старинный.
— И тяжелый.
— Старинный и тяжелый. Не чепуховая рождественская побрякушка, не бижутерия для подростков. Солидная вещь. Что же дальше?
Его нетерпение отдалило их друг от друга: она такая осторожная, взволнованная, а он такой практичный. Она осмотрела застежку, пробу, хотя в пробах и не разбиралась. Легонько ногтем поскребла металл. Он был глянцевитый, мягкий.
— Тебе очень некогда, Чарли. Через полторы минуты тебе пора на сцену. Как ты поступишь? Оставишь его в гримуборной?
— О, нет конечно!
— Тебя зовут. Пора, Чарли. Ты должна решить.
— Не дави на меня! Я дам его на сохранение Милли. Милли — моя дублерша. И суфлерша.
Предложение его никак не устроило.
— Ты ей не доверяешь.
Близкая к отчаянию, она сказала:
— Я спрячу его в туалете. За бачком.
— Слишком явно.
— В мусорной корзине. И прикрою мусором.
— Кто-нибудь придет и выкинет мусор. Думай.
— Осси, хватит меня... Я положу это за баночки с гримом. Правильно! На полку. Там годами никто не прибирает.
— Прекрасно. Ты прячешь это на полке и торопишься на выход. Опаздываешь. Чарли, Чарли, куда ты запропастилась? Занавес поднимается. Так?
— Ладно, — сказала она и перевела дух, вздохнула шумно, как паровоз.
— Что ты чувствуешь? Теперь.Что думаешь о браслете, о том, кто подарил его?
— Ну... я... в ужасе... разве не понятно?
— Почему же ты в ужасе?
— Да потому, что не могу принять это... такое сокровище... то есть такую дорогую вещь.
— Но ты уже приняла ее. Ты пошла на это, ты ее спрятала.
— Только до конца спектакля.
— А потом?
— Потом отдам этот браслет. Неужто же нет!
Он, видимо тоже почувствовав облегчение, перевел дух, будто слова ее наконец подтвердили давнее его убеждение.
— Ну, а пока что ты чувствуешь?
— Потрясена. Поражена. Что еще я могу чувствовать?
— Он в нескольких шагах от тебя, Чарли. Его глаза устремлены на тебя и излучают страсть. Уже третий спектакль подряд он здесь. Он шлет тебе орхидеи и драгоценности, уже дважды он признался тебе в любви. Один раз — просто в любви, другой раз — в бесконечной. Он красив. Гораздо красивее меня.
В раздражении своем она не стала пока протестовать, что он опять заговорил с ней тоном властным и требовательным.
— Тогда я поступлю так, как подсказывает мне сердце, — сказала она и, чувствуя, что поймана в ловушку и говорит не то, решительно добавила: — Но кто выиграл, мы еще посмотрим.
Тихонько, словно боясь ее потревожить, Иосиф нажал на стартер. Дневной свет померк, поток транспорта поредел, превратившись в прерывистую, пунктирную линию одиноких запоздалых машин. Они ехали берегом Коринфского залива. По свинцовой воде на запад тянулась вереница стареньких танкеров — казалось, их как магнитом притягивало зарево последних закатных лучей. Впереди над ними в сумерках обозначился темный силуэт горной гряды. Дорога расщеплялась, и они поехали по той, что поднималась в гору; длинной спиралью, виток за витком устремлялась она вверх, к небесной пустоте.
— Помнишь, как я аплодировал тебе? — спросил Иосиф. — Помнишь, давали занавес, опять и опять, а я все стоял и хлопал?
«Да, Осси, помню». Но она побоялась произнести это вслух.
— Ну а теперь запомни еще и браслет.
Она запомнила. Вообразила это для него: подарок, который следует вернуть неизвестному красавцу-благодетелю. Спектакль окончен, она выходит на аплодисменты, и как только освобождается, сразу же бежит к себе в гримуборную, достает из тайника браслет, в считанные минуты разгримировывается, кое-как напяливает на себя одежду, чтобы поскорее отправиться к нему.
До сих пор безропотно принимавшая его версию, Чарли вдруг осеклась — на помощь, пускай с опозданием, пришел здравый смысл:
— Минутку... погоди... послушай, почему бы ему не отправиться ко мне? Он же все это затеял. Так почему бы мне не остаться в уборной, дожидаясь его появления, вместо того чтоб рыскать самой в поисках его?
— Возможно, он собирается с духом. Он слишком благоговеет перед тобой, разве нет? Ты совершенно ошеломила его.
— Ну, так я могу и подождатькакое-то время.
— Как ты собираешься поступить, Чарли? Что ты мысленно говоришь этому человеку?
— Говорю: «Заберите это назад, я не могу это принять», — с большой убедительностью произнесла она.
— Хорошо. А ты не боишься, что он может исчезнуть, раствориться в ночи и никогда больше не появиться, оставив тебя с этой драгоценностью, от которой ты так искренне желаешь избавиться?
Смущенно, нехотя она согласилась отправиться на поиски.
— Но как его найти? Где ты будешь искать в первую очередь?
— Через заднюю дверь выйду на улицу, а потом за угол — к главному входу. Подожду там, пока он выйдет.
— Почему ты не выйдешь вместе со всеми?
— Потому что там толпа. Пока я буду пробираться через нее, он уйдет.
Он обдумывал ее слова.
— Тогда тебе понадобится плащ, — сказал он.
И здесь он был прав. Она забыла, какой дождь лил в Ноттингеме в тот вечер, прекращался и опять припускал, и так весь спектакль. Надо начинать заново. Моментально переодевшись, она накинула свой новый плащ — длинный, французский, купленный на распродаже в «Либертиз», завязала узлом пояс и вышла под дождь за угол к главному входу.
— И увидела там, что половина зрителей столпилась под навесом и пережидает дождь, — прервал ее Иосиф. — Чему ты улыбаешься?
— Мне нужен платок на голову. Помнишь, желтый платок от «Йейгера», я купила его на деньги, полученные на телевидении.
— Отметим также, что как бы ты ни спешила отделаться от браслета, ты все же не забыла про желтый платок. Хорошо. В плаще, в желтом платке Чарли выскакивает под дождь в поисках своего чересчур пылкого поклонника. Возвращается в переполненный вестибюль, может быть, зовет его: «Мишель, Мишель!» Да? Прекрасно. Однако кричи не кричи, Мишеля там нет. Что ты делаешь?
— Ты написал это все, Осси?
— Неважно.