Прапорщик Люкин резко очнулся. По правую руку от него лежала баба, тощая настолько, что вызывала опасения — не проткнет ли костями. Баба застонала и пошевелилась. Потом еще пошевелилась и выразилась матерно, но не по-русски, хотя Люкин ее понял. Сравнения и интонации были настолько знакомы, что товарищ прапорщик не выдержал и поинтересовался:
— Баба Зина?
— А ты кто, милок? — поинтересовалась баба, в этот раз по-русски.
— Прапорщик Люкин, — признался прапорщик, не помнивший уже сам, как его зовут по имени.
— Изменился-то как, — поразилась баба Зина. — Правда, отощал-то как… Вот ужо откормлю я тебя.
— Ой, — прошептала маленькая девочка, закрыв глаза на время игр пестиков и тычинок, по попе все еще не хотелось. — Я им память дать забыла.
— Представляешь, — умиротворенный Люкин возлежал рядом с, как оказалось, супругой. — Я, оказывается, лорд, а ты ледь… Или лядь?
— А я ле-е-еди, — протянула женщина, оценивая состояние тела, судя по которому, эти двое спаривались только двадцать девятого февраля. Или даже тридцатого. — Тебе надо сыночка нашего в школу собирать.
— Судя по моим воспоминаниям, сыночек наш первые недели две будет есть стоя, — натянув на себя одежду лорда и прихватив с полочки непонятно зачем лежавший там ремень, сиятельный лорд изволил проследовать к сыну. Прислушавшись к неизбежно донесшимся звукам, ле-е-еди удовлетворенно кивнула.
— Развели тут, панимашь, аристократов, — пробормотала ледь, собираясь поглядеться в зеркало полностью.
***
Такого шока Драко Люциус Малфой не испытывал никогда. Пришедший к нему в комнату отец в одних штанах резко изменил вектор воспитания молодого наследника. То есть сначала лишил возможности сидеть, а потом начал менять вектор, в результате рыдающий Драко отправился на завтрак. Родители спустились чуть позже, а пока рыдающий Драко поедал тост, который ему подсунул рыдающий за компанию эльф.
Родители были странными, как будто их кто-то проклял, они разговаривали на незнакомом языке и уже пару раз выдали руководящие указания сыну методом подзатыльника. Внезапно захотелось в Хогвартс. Даже если нельзя магглорожденных называть грязнокровками, в школе его точно никто не будет бить. Ну… наверное. Вытирая слезы, юный наследник отправился в школу, а лорд, как он выразился: «штырить леди». Они были упорны, потому проклятие одного наследника пало через недели полторы, в течение которых лорд от леди не отрывался, даже питались по месту… ммм… снятия проклятия. Убедившись, что баба Зина, то есть Нарцисса Малфой глубоко и безнадежно беременна, лорд Малфой отправился в школу.
В школе ему были не рады. Не рад директор, не рад декан сына, ну и сын, конечно… Учитывая, что он назвал симпатичную кудрявую девочку нехорошим словом, а папа услышал.
— Простите моего сына, юная леди, — извинился Люциус, а потом взял сына за ухо и пошел.
Гермиона Грейнджер была шокирована настолько, что забыла куда шла, что сказалось минут через пять, когда недовольный мочевой пузырь высказал все, что думает о хозяйке, и ей пришлось быстро бежать в башню. За ней бежал неутомимый Гарри Поттер, подумавший, что девочке плохо и ей надо помочь. Поэтому Герой видел цель и не видел препятствий, что создало определенные проблемы юной гриффиндорке, проблем, впрочем, не испугавшейся.
Лорд Малфой объяснил своему сыну всю его неправоту, чуть не сломав собственную трость, убедился, что сын понял, и отпустил того, запретив обращаться в Больничное крыло. Плачущий Драко Люциус Малфой пообещал себе никогда не называть грязнокровок грязнокровками, потому что это очень больно. А его дорогой папа отправился в министерство.
***
Нарцисса Малфой в это время учила домовиков варить борщ в восьмидесятилитровой кастрюле. Домовики послушно учились, так как борщ предполагался для себя, любимой, а не для солдат, то эльфы бились в истерике, но так и не смогли найти сала, гречки и сметаны. Это была личная трагедия леди Малфой, с помощью магии пославшей Патронуса мужу, который обещал найти вышеуказанное и доставить. Окружающие удивились тому, как изменился Патронус леди Малфой. Теперь это был бегемот, хотя его распознали немногие.
Решив разнообразить досуг, Нарцисса отправилась в гости к портрету тетушки, с которой ругалась следующие четыре часа, получая от этого процесса почти ни с чем не сравнимое удовольствие. Почти — потому что удовлетворение было близко к тому, что она получала в постели с товарищем прапорщиком. А товарищ прапорщик радостно командовал в Министерстве, потом в банке, а потом опять пришел в школу, чтобы порадовать директора, встречавшего его со слезами на глазах.