Но я иду дальше:
— Хорошо. Тогда человек с ключом в его руках идет и открывает дверь, тогда я иду с этим человеком с его ключом. Они имеют страх! Я не знаю почему.
— Оу!
— И он говорит: «Вы любите останавливаться вокруг кладбища?»
— Кладбище, оу!
— Тогда, видишь, много темно, и этот мэн, она говорит мне: дом тридцать! Автобус тридцать! Поняла?
Икуэ смотрит на меня, но не кивает. Явно не ухватила мою мысль. Не понимает, почему я смеюсь. Неуверенно улыбается.
— Тогда я иду и наблюдал: это дом одиннадцать, тогда пять и тогда двадцать пять!
Икоэ как может таращит свои японские глаза. Я понимаю, что опять она не улавливает. Я хочу объяснить ей суть:
— Знаешь, кладбище. Дом тридцать и автобус тридцать! Я боюсь тридцать! Поняла?
Икоэ не кивает. Так. Я что сказала? А. Цифра не та! Не тридцать! А тринадцать!
— Знаешь, один три!
Икоэ смеется от радости, наконец-то! И говорит мне, переводя на свой американский:
— Йес! Тельтин! («тлинадцать», она не выговаривает букву «р»). А! Кладбище и дом тлинадцать! И абтобус номель тлинадцать!
Я продолжаю:
— Хорошо! Тогда я иду и нет этого дома тринадцать! А есть одиннадцать и тогда пять и тогда двадцать пять! Она боится — тринадцать! И этот мэн, она отвечает: нет! Здесь не имеется дом тринадцать! Нигде, она говорит!
— Он, — поправляет меня Икоэ.
— А, он!
Икоэ учит меня английскому своим терпеливым вниманием. Она прекрасный композитор, ее диск называется «Сто видов луны», и я слушаю ее музыку, когда пишу свой текст… Печальная, однако, музыка.
Ужасное слово «никогда», невермор. Я, наверно, больше никогда их не увижу, моих друзей, Икоэ и Иштвана, к концу мы стали понимать друг друга.
Правда, они все захотели приехать ко мне в гости, взяли адрес и телефон — несмотря на малую информационную войну против нас на мировом ТВ: о России говорят как о покойнике, или ничего, или подробно насчет обстоятельств последней, окончательной катастрофы.
Писательница-англичанка, кстати, прочла мою книгу «Время ночь» и искренне сказала:
— Ни за что не поеду в Москву!
— Да, — скромно отвечала я на своем чистом английском языке, — это все равно что прочесть «Ромео и Джульетту» Шекспира и сказать: «Ни за что не поеду в Верону! Там Монтекки и Капулетти!»
И все мои друзья что-то поняли и радостно захохотали.
Деньги Ляпы
Итак, я работала в своей мастерской.
Иногда, если не шли дожди (а это местная достопримечательность, беспрерывный полив с воздуха), я устраивалась на воздухе в шезлонге с тетрадкой.
Мои местные друзья (четыре котенка и их маленькая мамаша) — занимали позиции в траве, как часовые, рядом с пластмассовой коробочкой, в которую я складывала их обед. Они ели все, включая, как уже было сказано, вареную траву под названием шпинат.
Стало быть, перед моими глазами расстилался ляплянтский пейзаж — холмы, долины с цветущими подсолнухами, старинный двухэтажный каменный сарай и сад, наполненный фигами и каками (местные фрукты).
Ляплянтия — удивительная страна. Деньги там, к примеру, называются «ляпы», и национальной чертой ляплянтцев является бережное отношение к ляпам.
Если есть возможность прикарманить ляпы и что-либо добыть бесплатно и без спросу у владельца, то здесь местные жители ни в чем не уступают нам, а кое-где и превосходят наших фефёл.
К примеру, у нас еще ни один премьер-министр не состоял под следствием за воровство, а у них состоял, и не единожды.
И у наших премьер-министров ни у одного (кажется) не было собственной газово-нефтяной скважины, а у них они есть!
И по мелочам они нас перешибают.
Некоторый русский кинорежиссер подружился с коллегой из Ляплянтии в Москве. Ну, разумеется, черная и красная икра с нашей стороны, рестораны плюс подарки на посошок. И хотели совместно сделать ряд фильмов. Наш кинорежиссер даже собирался найти спонсоров.
И на радостях и в предвкушении денег тот друг пригласил нашего пожить у него в бунгало, на бережку местного моря.
Стали перезваниваться, была назначена четкая дата.
Наш поехал с женой, все у них было уговорено, адрес, ключ лежит под ковриком.
Приехали к вечеру, а в кранах воды нет. В холодильнике тепло, пусто и сухо. Под зеркалом записка: перед отъездом сдать белье в прачечную!
Ни здравствуйте, ни до свидания, ни простого «целую». Сдать!
Белье было постлано на широкой кровати и, как затем утверждала супруга нашего кинорежиссера, там оказались, на простыне то есть, крошки. То есть кто-то на этих простынях уже повалялся.
Света не было тоже.
Вода имелась, но избирательно: только в бачке унитаза. Умылись с дороги где? В море. Слава богу, на набережной было светло.
Приноровились чистить зубы минералкой. Купили полотенца и свечи. Последнюю ночь спали на собственных полотенцах, так как белье сдали.
За это время прочли ряд статей в ляплянтских газетах, где писалось о повальных грабежах на приморских виллах, причем воры уносили все подчистую, даже унитазы демонтировали… Плитку, правда, оставляли. Газеты призывали нанимать охрану: хоть это дорого, но страховка еще дороже.
Мой учитель, драматург А.А., также принимал у себя ляплянтскую семью, дело было как раз на Новый год, справляли его в Доме кино со всеми кинозвездами, затем купались в открытом бассейне и т. д.
Ляплянтцы сказали, что буквально ошеломлены, они вообще не бедные, но такого себе (признались) они позволить не могли. Новый год с кинозвездами!
У самих у них имелся четырехэтажный дом в столице Ляплянтии Ляле, а также загородная вилла и скаковые лошади, но жена хозяина работала в их фирме менеджером, а дочка там же вкалывала простой секретаршей!
Короче, они пригласили А.А. в гости: «Будете в Ляле, заходите».
И тут у А.А. премьера спектакля как раз там!
Он приехал и сразу позвонил из отеля своим миллионерам, предвкушая поездки, рестораны, бассейны, скачки и т. д.
Его пригласили на пять часов вечера через три дня.
В назначенный час, специально не пообедав (чтобы не перебивать аппетит, А.А. был выдающийся гурман), мой учитель пришел, полюбовался на грандиозный фасад, был принят горничной и приведен на второй этаж в гостиную.
Туда же спустилась приветливая хозяйка и первым дело спросила: «Щуга?» («Вы чай пьете с сахаром или без?» — понял А.А.) «Как заботятся», — растроганно подумал он и ответил:
— Но. (Чай без сахара.)
Вообще-то он любил с конфетами, но тут дело было перед обедом же!
И горничная принесла на подносе серебряный чайник с крутым кипятком, два пакетика чая, кучку сухого печенья в серебряной вазочке и две чашки с блюдцами (без ложек).
Мой учитель печенье не ел (предвкушая суп и второе), хозяйка же была в нетерпении, нервно зевала, как собачка, и, пока А.А. хлебал пустой чаек, посматривала на часы и на дверь, явно ожидая, когда принесут поесть, а поскольку мой учитель почти не знал английского, разговора не получалось, то есть он спросил «как поживаете» и получил реплику «изумительно», файн. Далее он с улыбкой сказал свое обычное «рыйлы?» («не может быть» или «неужели»), его научили так отвечать на любую фразу, это была его фирменная шутка. Хозяйка промолчала.
Обеда они оба так и не дождались, хозяйка извинилась, что ей надо на работу.
Советский человек за границей мог иметь тогда на всю поездку тридцать шесть, что ли, долларов.
Вернувшись в Москву, А.А. ядовито нам эту историю рассказал, желая на своем примере научить нас — в Ляплянтии всегда сразу просить три куска сахару! И быстро съедать что дают. Главное, надо ходить в гости только к семи, когда они обедают (а не к пяти, когда пьют чай).