Я ни у кого не видела таких черных волос. Черных как ночь. И на солнце, в обрамлении этих черных волос, ее кожа походила на белую свечку — восковая, нездорового вида. Прямо как у тех ужасных кукол, что показывают в музее восковых фигур на Кони-Айленде, но только без краски.
Однако я предложила ей пообедать вместе с Элис. Что же нашло на меня тогда? Неужели я ослепла?
Она очень обрадовалась приглашению. Она улыбнулась Элис, мне и даже Микки. Она с трудом подбирала слова, до того была рада. Когда я спросила, не будет ли ее мама против, она сказала, все еще улыбаясь:
— О нет, нет. Моя мама не будет против.
Она уже стояла в дверях:
— Простите, мэм, можно мне войти в дом?
О боже, почему я не догадалась?
— Ну конечно, — сказала я. — Входи.
Она улыбнулась и вошла.
— Очень хороший дом, — сказала она.
— Я рада, что тебе нравится.
Я велела девочкам вымыть руки, прежде чем садиться за стол. Они стояли над раковиной и намыливали ладошки. Какие разные у них были руки. У Элис — загорелые и пухлые. Такие, как почти у всех маленьких девочек.
У той девочки кисти были совершенно белые. Белые и хрупкие. Видны даже голубые вены под кожей. Наверное, если закрыть такими руками солнце, то сквозь плоть проникнет красный свет.
Покончив с мытьем рук, дети сели за стол. Я заглянула в раковину. Элис иногда оставляла там грязь. Мне не хотелось, чтобы это вошло в привычку.
Я обнаружила на стенках раковины черные потеки.
— Откуда взялась такая черная грязь? — спросила я.
— Это от меня, — сказала маленькая девочка.
— Неужели у нас во дворе такая черная земля? — удивилась я.
Она отрицательно покачала головой. Улыбнулась, как будто я сказала какую-то глупость. Что-то такое, над чем полагается смеяться. Даже маленькой девочке.
— Это из моего дома, — сказала она.
Я ничего не поняла. Потому что подобное происходит не каждый день.
Я вымыла раковину, а потом подошла к плите и стала разливать суп. Наполнила тарелку для Элис.
— Мне супа не надо, мэм, — сказала маленькая девочка.
— Томатный суп не будешь? — переспросила я.
Никогда еще не видела ребенка, который отказывался бы от томатного супа. Особенно после игр на свежем воздухе.
— Нет, спасибо, мэм, — сказала она.
Я сказала:
— Ладно, но ты же останешься голодной.
А она ответила:
— О, я никогда не бываю голодна.
И снова улыбнулась. Элис иногда тоже так улыбалась. Когда хотела показать, какая она умная.
Я поставила кастрюлю обратно на плиту и принялась чистить картошку для ужина. Забавно, какие моменты сохраняет память. Можно подумать, это так важно, помнить, что я чистила картошку.
Они болтали о какой-то игре, которой Элис научила маленькая девочка.
— Что это за игра? — спросила я.
Они ничего не сказали. Я оторвала взгляд от картошки. Маленькая девочка смотрела на Элис. Мне не понравилось, как она смотрела. Глаза у нее были похожи на стекляшки.
— Да так, — сказала Элис, — просто игра.
Она никогда не умела лгать.
— И все же? — спросила я.
Я знала, что дети легко учатся всяким гадостям. И откупа мне было знать, чему учит мою Элис маленькая девочка?
— Прятки в песочнице, — сказала маленькая девочка.
И улыбнулась так, словно одурачила меня.
Элис громко засмеялась.
— Да, — сказала она. — Прятки в песке.
Она была никуда не годной лгуньей. Помоги ей Господь.
Элис умолкла, как только увидела выражение моего лица.
— Ха-ха, — сказала я, — после обеда посмотрю, во что вы там играете. Так что, надеюсь, это будет хорошая игра.
Они некоторое время молчали. Элис доела суп и намазала себе бутерброд.
Маленькая девочка увидела, что я за ней наблюдаю. Она взяла кусок хлеба и принялась его мусолить. Зубы у нее были белые. Такие же белые, как кожа.
— Где ты живешь? — спросила я. — Я ведь даже не знаю, как тебя зовут.
— Меня зовут Дора, — сказала она. — Я живу в большом доме на Уайльд-стрит.
— Вы только что переехали? — спросила я.
Мне показалось, она сейчас улыбнется. Но она сдержалась.
— О нет, — сказала она. — Я уже долго там живу.
Я спросила, живет ли она с родителями.
— Я их навещаю, — сказала она. И обернулась к Элис: — Ты уже поела?
Я велела ей не торопить Элис. Она ответила, хорошо, мэм. Она начинала действовать мне на нервы.
Когда дети пошли играть, я поняла, что за весь обед Дора съела только кусочек хлеба. Даже не притронулась к стакану молока, который я перед ней поставила. Точно так же, как к пирогу, салату и сыру. Вот тогда я должна была догадаться. Столько всего уже произошло. Что же такое было со мной?