Закрыв за девочками дверь, я обнаружила ту же самую черную землю на линолеуме. Наверное, она насыпалась с сандалий Доры. Земля была такая черная. Я понюхала ее. Знакомый запах, но не вспомнить, откуда я его знаю. В тот момент не смогла вспомнить. Я выбросила землю в мусорное ведро и вымыла руки.
Вечером я рассказала о девочке Джо.
— Ну, если она тебе не нравится, скажи, чтобы не приходила, — посоветовал он. — Вот и все.
— Но как я могу…
— Скажи, и все, — повторил он.
— Прямо так и сказать? Слушай, Дора, иди-ка ты домой?
— Это ее так зовут?
— Да.
— Просто скажи, чтобы больше не приходила. Вот и все.
— Как бы ты себя почувствовал, когда был ребенком, если бы тебе велели идти домой?
— Я бы пошел домой. Дай мне почитать.
Он уткнулся в свою газету. Я поднялась наверх, чтобы уложить Элис, которая как раз заканчивала чистить зубы. Она легла в кровать, и я включила ночник.
— Не надо, мама, — сказала она.
— Что за новости? — удивилась я. — Ты больше не боишься темноты?
— Дора говорит, что темнота — это приятно.
Вот тогда-то я и забеспокоилась. Конечно, не бояться темноты хорошо. Но кто скажет, что темнота — это приятно? Уж точно не пятилетняя девочка.
Я поцеловала ее на ночь и пошла вниз. Рассказала Джо.
— Ну прямо чудеса какие-то, — сказал он. — Мы едва ли не с пеленок пытались ей объяснить, что темноты не надо бояться. И что же происходит? Появляется эта малявка, и…
Он засмеялся.
— Хватило одного дня, — сказал он. — Одного дня.
На следующее утро я готовила завтрак. Выглянула в окно и увидела на песочной куче бескозырку Элис.
Я вышла в утреннюю прохладу. Микки выбрался из будки и встряхнулся. Я потрепала его по голове.
Подняла бескозырку. На влажном песке были какие-то знаки. Я присмотрелась. Многоугольники, точки и завитушки повсюду. Я протянула руку, чтобы стереть.
Не знаю, что меня вдруг пронзило.
В последний раз я испытывала похожее ощущение, когда меня ударила током лампа в спальне.
Я отдернула руку, перед глазами все плыло. Микки выл.
Следующее, что помню, — как сидела на ступеньках крыльца и тряслась так, словно меня обложили льдом. Заметила под крыльцом кусок хлеба. Она не съела даже хлеб.
Я подняла хлеб и бескозырку и вернулась в кухню. Джо сидел за столом.
— А я думал, куда ты подевалась, — сказал он.
Потом он увидел хлеб и матросскую шапочку.
— Снова начала разбрасывать повсюду свои вещи? — спросил он. — Э, да что случилось? У тебя такой вид, словно ты увидела призрак.
Когда я сказала, что случилось, он заявил, что я его разыгрываю. Я сидела за столом и дрожала.
— Меня мутит, — сказала я.
Он сидел, ничего не говоря. Затем встал, принес мне воды и похлопал по плечу. Он хотел как лучше.
— Ты просто выдумываешь, — сказал он.
Пока Элис завтракала, я спросила ее о рисунках на песке.
— Это просто игра, — сказала она.
— Детка, ты говоришь мне правду?
— Это просто игра, которой она меня научила, — сказала Элис.
Когда Дора пришла, на ней было то же самое платье. Элис привела в кухню Микки.
— Дора его не любит, — сказала она и убежала прежде, чем я успела возразить.
Один раз за утро я вышла во двор. Они возились в песке.
— Почему бы вам не поиграть во что-нибудь другое?
Элис ответила:
— В другое не так интересно.
В обед она захотела, чтобы я снова пригласила Дору в дом. Когда я отказалась, она раскапризничалась и не стала есть. Микки держался с ней настороженно и близко не подходил. А ведь он всегда любил Элис больше, чем нас с Джо.
— Что ты ему сделала? — спросила я.
— Он просто старый глупый пес, — заявила Элис.
Она так и не ответила, что сделала с собакой. В наказание я велела ей идти наверх и сидеть в комнате, раз она все равно не хочет есть. Элис — в крик. Пришлось ее отшлепать. Она плакала и отбивалась ногами. Ударила меня по руке. Она никогда так раньше не делала.
Отправив ее в комнату, я вышла и увидела, что Дора все еще у нас во дворе. Она напевала что-то. На мой вопрос ответила, что не должна ходить домой на обед. Я сказала, чтобы она все равно уходила, потому что Элис не выйдет.
Уходя, она снова улыбалась.
— А вы позволите Элис уйти?
Я не поняла, о чем она спрашивает. Мне нечего было на это сказать. Потом она ушла.
Но я твердо решила, что завтра утром не разрешу ей играть у нас во дворе. Выскажу ей все, что на душе накопилось, и велю убираться. Но я была напугана, не знаю чем.