И мой воспаленный, доведенный до отчаяния мозг придумал как это сделать. Шопен все превращал в ритуал. Завтраки, обеды, ужины. Неизменно в столовой, за сервированным столом. Музыка, изысканные приборы и…всегда свежие фрукты, а на тарелке с фруктами обычно лежал нож. Небольшой, но довольно острый. Вот его я и припрятала.
Завтракали мы всегда вдвоем, потому что Шопен жил один. По крайней мере я никого больше с ним не видела. Меня сажали за стол, и я должна была исполнить ритуал: положить на колени салфетку, взять правильно нож и вилку, не тянуть с чашки со звуком, не чавкать и мои волосы неизменно должны быть собраны и не висеть в тарелку.
За это время я черт знает сколько раз оставалась без еды за нарушение правил. Так что пришлось их выучить.
- Я хочу выйти на улицу!
Сказала и ковырнула яичницу в тарелке.
- Я разве разрешал тебе говорить? За столом мы молчим!
Моя ненависть достигала той отметки, когда терпеть совершенно невозможно, когда все гормоны, весь адреналин поднимаются внутри с такой силой, что вот-вот будет цунами.
- Я сама себе разрешила!
Резко поднял голову от газеты и посмотрел на меня своими белесыми глазами. Черт, ну какой же он страшный…но почему-то взгляд от его лица трудно отвести. Есть в нем что-то притягивающее и отталкивающее одновременно. В моей руке сверкнул нож и я не стесняясь показала его Шопену.
- Мой отчим учил меня метать ножи. Я попаду тебе между глаз, а потом сбегу через окно!
Я ожидала, что это озадачит ублюдка, но он лишь рассмеялся.
- А ты я смотрю все же дура.
- Замолчи! Я правда прекрасно метаю ножи!
- Ну так давай! Может быть это твой шанс. Убьешь меня, сбежишь, окажешься на улице. Рано или поздно сдохнешь с голода, тебя изнасилуют, изобьют, продадут в проститутки на вокзале или в притоне.
- Лучше так, чем в твоей тюрьме.
- Значит и правда дура. Ну давай. Если взяла в руки оружие, то всегда используй. Или не бери если не уверена. Не разочаруй меня окончательно. Бросай! Ну!
И я бросила. Реально метнула в него нож, только он поймал его на лету, вспоров ладонь. Я тут же бросилась прочь, а он за мной, несмотря на хромоту. Догнал где-то около двери.
- Сука! Тупая!
Скрутил в бублик, зажал, придавливая к себе и пачкая своей кровью. Сжимая обе мои руки своей лапищей так что кости хрустели.
- Одним шрамом больше, Лиза…А ты будешь наказана. Я говорил меня слушать? Говорил, что я здесь твой хозяин и меня надо уважать?
- Или к черту!
- Я сам черт, маленькая!
Рычит, скручивая меня сильнее, хватая за затылок и унизительно склоняя прямо к полу.
- Я все равно сбегу! Я все равно убью тебя! Я тебя ненавижу!
- Прекрасные, острые эмоции. Хоть кому-то на меня не наплевать!
Приоткрыл одной рукой дверь и так и провел меня через коридор, мордой почти в пол, скрученную в букву «зю», зашвырнул в мою комнату и прежде, чем закрыть дверь сказал:
- В следующий раз я отрежу тебе за это палец! Сама выберешь какой!
В тот день меня выпустили на улицу…Впервые.
- Так что это означает, Лиза? Ты прочла «Вишневый сад» и ничего не поняла?
- Ничего не означает. И не твое дело, что я поняла!
Огрызнулась я, понимая, что вопрос с подвохом. А мне не нравилось чувствовать себя тупее его. А я была тупее. Младше намного, тупее, неопытнее и… еще жальче. Точнее он был весь полон превосходства, а я была невероятно жалкая. И всегда, когда он говорил со мной я ощущала это превосходство. Копается во мне, изучает, лезет в мою голову, проникает в нее до корешков. Всегда хотелось сбросить, хотелось ощутить себя хотя бы в какой-то мере умнее его…Но я не могла не признать, что мне с ним интересно. Потому что он много всего знал. Не было вопроса, на который Шопен не ответит, притом ответит так, что ты ощутишь себя тупой мошкой, способной только жужжать. Я признала его силу. Признала, что он справится с любой моей выходкой и я слабее. А значит должна подчиниться, склониться перед сильнейшим. И нет, дело не в физической силе. Нет. Отчим и мачеха были такими же сильными, могли избить, могли оставить голодной. Все это я уже проходила. Нет…Шопен был сильнее меня морально. И если я дуб, то он гранит.
Со временем я все же начала привыкать. Потому что люди так устроены, они всегда и ко всему привыкают. Это инстинкт самосохранения начать вживаться в те или иные обстоятельства, а я всегда была больше зверьком чем человеком. Зверьком, который выгрызал себе право на существование, который стремился жить и выживать в любых условиях. Потому что у меня была только я. И я себя любила. А еще рядом с Шопеном я могла быть самой собой. Не играть как для отчима и мачехи, не притворяться как для их гостей, чтоб не получить оплеуху. Могла быть хищной маленькой дрянью, и никто мне этого не запрещал, хотя меня и дрессировали. Хорошо, умно, действенно. Кнутом и пряником.