Я медленно выдохнула, но глаза не открыла.
- Из этой больницы мы поедем домой. Я тебя понял и услышал, но и ты услышь меня. Или будет так как я сказал или не будет тебя. Той тебя, какая ты есть сейчас. Сытая, одетая, умытая с крышей над головой. Будет другая ты. Ободранная, нищая шалава, которая продает себя за кусок хлеба или дозы. Я больше не повезу тебя в детдом. Я выкину тебя на улице, как паршивую собаку, которая ссыт в тапки хозяина. Кивни, если ты меня поняла.
Я кивнула, но глаза так и не открыла.
- Это единственное предупреждение. Больше не будет. Думай – потом делай. Мы ехали в лицей. В частную школу, где ты будешь учиться. Обычная школа. Не интернат.
- Ты сказал, что это детский дом.
- Сказал.
- А я не хотела в детский дом.
- Думаешь улица лучше?
Схватил меня за плечи и заставил сесть на кровати.
- Я был там…долгие годы я жил на улице, маленькая. Ты там сдохнешь! Страшной смертью!
И я знала, что он был прав.
- Это оттуда?
Тронула пальцем его шрам, и он вздрогнул.
- Оттуда. Много чего оттуда.
- Почему ты хромаешь?
- Потому что вначале сделал, а потом подумал.
Прошло четыре года….
*1(с) притча из просторов интернета
Глава 11
Прошло почти два года… Я знала это не по календарю. Я считала про себя каждый этот проклятый день в чужой стране среди людей, с которыми я ни разу не была сама собой. Каждый день вдали от НЕГО. Человека, который вызывал во мне самые противоречивые чувства. От чистейшей ненависти, до самого светлого и прекрасного ощущения полета лишь только об одном воспоминании о том, как прижал к себе и гладил мои волосы. А тонкий шрам на плече напоминал о том ударе и едкой боли, которая стала одной из самых ярких эмоций во всей моей жизни и, пожалуй, самым ярким моим эротическим переживанием на тот момент.
Это стало отправной точкой, и я перестала быть ребенком… И это ощущение, что я меняюсь, продолжалось больше года, а потом я впервые изучила все самые потайные уголки своего тела. Конечно же, и здесь я «была с ним». Здесь он стал у меня первым.
Ничья его девочка. У. Соболева
Шопен меня обманул. Я уехала в интернат. В закрытый интернат-лицей. Какой-то там крутой с уклоном в английский язык и испанский. Он красиво называл эту тюрьму лицеем.
Хрена с два. Он просто от меня избавился. Но я не дура и прекрасно понимала сколько денег ему стоит это удовольствие обучать меня в этом заведении. Да, не детский дом. Да, он поступил якобы благородно. Все учителя, директриса все были от него в восторге. Они красиво называли его опекун. Именно там я узнала его настоящее имя Виктор Георгиевич Лазарев. И почему-то оно прозвучало для меня красиво. Виктор Георгиевич. Виктор. Ему невероятно шло это имя. Как будто я представляла его именно с этим именем и совершенно не удивилась узнав его. Виктор…Не Витя. Ни в коем случае. Только Виктор.
Когда я думала о нем у меня непременно перед глазами появлялось его лицо. И оно почему-то уже не казалось мне старым или уродливым. Оно…оно казалось мне красивым. И его светлые ледяные глаза, его курчавые темно-русые волосы, его морщинки у глаз и легкая щетина, жилистое, сильное тело. Рубленные, такие мужские, резкие черты лица. Никакой мягкости, плавности. Все тяжелое, гротескное. И я вдруг начала понимать, что это лицо мне нравится.
Здесь в интернате я повзрослела. Я стала девушкой в полном смысле этого слова. Хотя я всегда чувствовала себя девчонкой, смотрелась в зеркало. От меня не скрывали, что я смазливая еще в доме отчима и мачехи. Унизительно давали понять, что ненавидят меня и за это тоже.
«Чертовая кукла, смотрит своими глазищами, смазливая мерзкая рожа. Глаза б мои тебя не видели. Пошла вон, тварь!»
А еще я знала, что красивой быть полезно. Красивые много всего получают от жизни если правильно пользуются красотой. Я себе нравилась с каждым годом все больше и больше открывая свою женственность, свою внешность, оттачивая кокетство на одноклассниках и мальчиках постарше. Я всегда и всем нравилась. Видела блеск в их глазах, осознавала, что это похоть и радовалась, что могу эту похоть вызвать. Ы четырнадцать-пятнадцать уже много всего знаешь, особенно если учесть, что мы бегали ночью в корпус с библиотекой и смотрели там коммерческие каналы, где показывали небезызвестные фильмы с переводчиком с гнусавым голосом. Так что в свои пятнадцать я умудрилась посмотреть все эротические фильмы девяностых. Многие во всю использовали теорию на практике. Особенно моя подруга Валя. По ночам к ней приходили парни и я слышала их возню в кровати. Мне же никто не нравился. А если и нравился, то не настолько чтоб я подпустила к себе. Максимум поцелуи. Мне нравилось соблазнять, но не нравилось более ничего другого. Но однажды после фильма «дикая орхидея» мне приснился сон…в котором я была этой молодой девушкой, приехавшей на вечеринку в красивом платье…а мужчиной, который меня соблазнял... Я вначале не видела его лица, только чувствовала, как он жадно трогает меня своими умелыми руками, потому что стоит позади меня. Его руки скользят по моей груди, по моему животу и я задыхаюсь от этих прикосновений. Я смотрю в окно…где разбушевалась гроза и когда молния рассекает черное небо напополам я вижу в отражении лицо Шопена.