Его брови лишь слегка приподнялись, потом он швырнул тест в мусорное ведро и повернулся ко мне.
- Лариса Петровна Арматова один из самых лучших врачей гинекологов в нашем городе. Она сделает аборт в лучшем виде. Даже не почувствуешь.
- Что?
- А я разве говорил, что планирую детей, Таня?
У меня внутри все похолодело и я внутренне сжалась.
- Мы… же должны пожениться…почему не оставить и…
- Я не хочу детей, Таня. Наверное, именно сейчас ты можешь решить для себя надо ли тебе вообще связывать со мной свою жизнь. Потому что дети не входят в мои планы. Никогда.
- Почему? – жалобно и жалко спросила я.
- Потому что они мне не нужны! И такое тоже бывает. А еще я просил тебя предохраняться и, кажется, мы с тобой этот вопрос обсудили задолго до первого секса.
- Тогда…тогда мы не планировали жениться…
- А кто сказал, что жениться – это означает дети. У меня детей не будет. У тебя они могут быть. Не мои и не со мной.
Я сделала аборт. Все быстро забылось, исцелилось, я поставила спираль и больше о детях не думала. Не хочет и не хочет. Я тогда тоже особо не хотела. Но внутри осталась какая-то женская обида, горечь. Некая пустота.
Когда женщину любят от нее хотят детей. Шопен любил только себя. И все то что приносило ему удовольствие. А еще…еще мне казалось, что он любит ее. Свою Лизу. Свою непонятно кого.
Когда она попала под машину он орал как резаный, он хрипел и рвал на себе волосы, а потом ночевал в ее палате.
Тогда я тоже начала ее ненавидеть.
А потом случилось чудо, и Шопен отправил ее от нас куда подальше. И в моей жизни наступила светлая полоса.
В детстве он носил кепку. Он так и не помнил, где ее взял, но она появилась, и он ее носил. Натягивал на глаза. Колония стала для него домом, как и тюрьмой одновременно, стала для него школой по выживанию и местом, в котором он полностью осознал самого себя. Когда опыт, как толстая вонючая крыса выгрызал себе дорогу внутри его мозгов как внутри требухи дохлятины с мусорки. Потому что этот опыт вонял. Кровью. Смертью. Болью и слезами. Исправительная колония ни хрена не исправляла, она корежила, ломала, выдавливала и выдирала из одного человека совершенного другого. Зверя, способного на самое жуткое убийство.
Однажды он забрался на стену одного из корпусов и наблюдал за обычной жизнью в близстоящих домах. В одном из них жила семья. Женщина, ребенок и мужчина. Мальчик часто их видел…пацана примерно своего возраста и красивую, изысканную даму всегда элегантно одетую. Они куда-то ходили каждый день…разговаривали, и мальчик смеялся. Виктор слушал его смех с замиранием сердца, с какой-то искренней и ужасно черной завистью. Потому что никогда так не смеялся вместе со своей матерью. Он вообще не помнил, чтоб когда-то вот так ходил с ней куда-то и она, обнимая его за плечи что-то говорила. В руках мальчика был футляр от скрипки. Мальчишка был хорошо и тепло одет…он наверняка не испытывал чувства голода, ему не было холодно. Его никто не запирал в колонии, никто не ставил на нем ярлыки пропащего и его наверняка любили.
Так как положено любить своего ребенка. Виктор уже не верил на самом деле, что любовь существует. Ему казалось, что ее кто-то придумал. Или она существует в жизни только тех, кто ее достоин, не таких как мальчик, который уже в свои тринадцать убил и нисколько об этом не жалел…Они жили совершенно близко от забора колонии и из открытого окна на первом этаже часто доносились звуки музыки, скрипки. Мальчик играл Шопена. А второй мальчик из колонии, взбираясь на стену увлеченно слушал и мечтал, представляя себе что это он сам… и что это он сам живет в той семье, что он любим своей матерью, а отец по вечера привозит букет цветов и торт в коробке замотанной сургучом.
- Что ты здесь делаешь?
Вздрогнул и увидел внизу начальника колонии – Валерия Вениаминовича Костопалова. Испугался и посмотрел на мужчину - невысокого роста, очень полного, с лысеющей головой и маленькими свиными глазками он походил на кабана. И кличка среди ребят у него была соответствующая – Хряк. Его боялись. Почему-то самым страшным было оказаться у Хряка в кабинете.
- Спускайся!
Виктор весь внутренне подобрался. За это может быть наказание, за это могут лишить еды, закрыть в карцере, отобрать сигареты.
- Я… я первый раз залез. Я больше не буду. Просто смотрел.
- Спускайся я сказал!
Глаза Хряка нехорошо сверкнули, и он улыбнулся тонкими губами.
- Слезай, пойдем ко мне тебе ничего за это не будет. Побеседуем.