— Не смотри на него, — ответила ей Мэри.
— Почему?
— Он — зло! — Мэри уткнулась обратно в тарелку и сосредоточилась на трапезе.
— Почему?
Из раздавшегося щебета Полли она уловила только имя, которое ее поразило настолько, что на ее громкое «Том Риддл?!» обернулись все в столовой, в том числе и он сам.
Такой подставы от собственного мозга она не ожидала. Нервы Анны сдали, и она начала в голос ржать, до слез, не прерывая зрительного контакта с Риддлом. Отрезвила ее чуть не оторвавшаяся от пощечины собственная голова. Рядом стояла миссис Коул, и она была явно недовольна истерикой. Кома комой, а повторять подобный опыт Ане не хотелось, боль тут была слишком натуральная. Она пискнула «простите» и потупилась, но это не помешало ей видеть Тома. Может он позже и научился владеть лицом, но сейчас он выглядел так, что, если бы в деревне скисло бы молоко — все знали бы, кого поднимать на вилы. Риддл смотрел на нее зло и испуганно.
========== Глава II ==========
Собственное имя для нее приобрело теперь новое значение, ведь она не просто Эми Бенсон, она та самая «маленькая Эми Бенсон», которую угораздило поломать себе психику, прогулявшись с Риддлом в пещеру. Это рандеву, наверное, должно было состояться года через три-четыре, а то и все пять — в 1938-м перед визитом Дамблдора.
Дружелюбие соседок мгновенно испарилось, Полли с Кейт устроили ей бойкот и шикали на Мэри, если та начинала отвечать на вопросы. Похоже было, что девочки решили заранее дистанцироваться от источника неприятностей. Анна лишь надеялась, что местное воплощение зла махнет рукой на неадекватную малявку, потому что Том не то, что не подошел к ней, но и на ужине вовсе делал вид, что ее не существует. Но уже на следующий день Полли внезапно стала вести себя как ни в чем не бывало. На вопросы Анны, заподозрившей неладное, та сначала отнекивалась, а потом раздраженно выдала, что Том сказал научить ее говорить. По тому, насколько резво Полли взялась выполнять поручение, можно было понять, что она довольно напугана. Риддлу не отказывали. Анна умудрилась сделать нечто, что никак не вязалось с ее выживанием — привлечь его внимание в первый же день. Том не был волхвом, чтобы приносить ей дары. И хотя она также была заинтересована в овладении языком, но результат не сулил ей ничего хорошего. Занимались они с Полли и Мэри, которая была суфлером, каждый день после школы — на удивление все приютские посещали учебное заведение, опасения Анны, что тут учат грамоте по молитвенникам, не оправдались — образование было обязательное с пяти и до четырнадцати лет. Ей самой школа светила только со следующего года.
Через несколько дней пришла Марта, местная кастелянша. Она приложила к Анне платье, поцокала, поскольку то было откровенно велико, построила девчонок. После чего новое платье перекочевало к Полли, ведь у нее уже были сильно коротки рукава, а ее платье было выдано Анне. Кейт она забрала с собой штопать протершийся локоть. Одна радость, Полли носила вещи аккуратно. Анна поняла, что раз ее поставили на довольствие полностью, то забирать ее из приюта никто не собирается, родственники, видимо, так и не обнаружились.
Анна оказалась самой младшей в приюте, так что ее действительно все стали называть маленькой Эми Бенсон, правда никакой большой Эми она так и не обнаружила. В часы, когда все были в школе, ее забирал к себе кто-нибудь из обслуги, они привлекали ее к работам и разговаривали с ней. Похоже, миссис Коул все-таки дала распоряжение адаптировать «шведку» к английской жизни. С Сарой они убирали этажи, с Розой управлялись на кухне, Марта учила ее стирать и штопать. Две девушки жили в самом приюте. На каждом из этажей была комната воспитателя, это обеспечивало некоторый условный присмотр за детьми и по ночам — Марта жила на третьем этаже с мальчиками. После отбоя был обход, и больше Анна не видела Сару до утра, но на этаже стояла тишина — никто не хотел последствий от неурочной побудки работницы. Выяснилось, что Сара родилась и выросла в этом приюте, и из него никуда не уходила, оставшись в нем работать. Кухарка Роза была приходящей, у нее были свои дети и жила она где-то неподалеку от приюта. Прачки не было, но Марта раз месяц собирала постельное белье со всего этажа и отвозила в прачечную, а через пару недель заменяла им грязное на другом этаже. Нательное воспитанники стирали сами, разве что тяжелые шерстяные платья и костюмы также с нашитыми белыми лоскутками с выведенными тушью именами — тоже стирались не в приюте, но реже чем постельное. Кроме миссис Коул, которая заправляла всеми делами приюта и иногда оставалась ночевать в собственном кабинете, еще был ночной сторож, днем он отсыпался в каморке на первом этаже.
Трезво оценив ситуацию, Анна поняла, что на самом деле Риддла ей особо бояться не стоит. Что он мог сделать ей в приюте? Это не Хогвартс с его возможностями. Натравить змею? В Лондоне им взяться неоткуда. А когда она научится внятно изъясняться на английском, то либо объяснит ему, что это было просто недоразумение, либо он вовсе к тому времени забудет про случившееся как в той притче про Насреддина, взявшегося обучать богословию осла.** Ну или устроит ей пару мелких неприятностей в отместку. А в пещеру ее тертыми калачами не заманишь. Нужно было просто больше не провоцировать Тома и стать абсолютно неинтересной ему. А потом он уедет учиться магии, и она его будет видеть лишь пару месяцев в году, зато перед ней встанет куда более реальная проблема — если она не ошибалась — все завертится как раз с его отъездом. Она не помнила, когда немецкая авиация примется утюжить Лондон, равняя его с землей. Но Европа была втянута во Вторую мировую раньше, чем в 1941 году. До войны еще было время и подготовиться к ней было никак нельзя. А вот Тома она старалась незаметно отслеживать, он все так же обнадеживающе ее игнорировал.
Питание было однообразное и скудное, но качественное. Кухня, как и весь приют, была выскоблена до блеска и порченных продуктов на ней не допускали. Объедков на следующую трапезу тоже не подавали, но им неоткуда было возникнуть — зазеваешься и тарелка уже у соседа. На улицу Анна выходить не стремилась: куцее пальто и жмущие ботинки на тонкой подошве не вызывали у нее доверия, не хотелось в очередной раз оказаться в госпитале во времена, когда антибиотиков нет и в помине, зато полно всякой сомнительной и зачастую вредной дряни, тот же радий куда только не добавляли.
Когда она достаточно окрепла и уже могла бойко бегать по лестницам, ее стали брать на воскресные службы в церковь поблизости. В Лондон пришла весна… Анна стала спускаться в маленький дворик и наблюдать за узенькой улицей. Окно комнаты выходило во внутренний двор, отсюда же видно было и прохожих, и редкие автомобили, и конные экипажи. Именно на такой прогулке произошло нечто, что перевернуло все ее представления об ожидающем ее будущем.
Рядом с соседним домом остановился таксомотор, Анна подошла поближе, чтобы его рассмотреть. Пассажир вышел, достал портмоне, чтобы рассчитаться с водителем. Что-то тускло блеснуло и беззвучно упало рядом основанием ограды. Анна пригляделась — монетка встала на ребро между бордюрным камнем и плиткой тротуара. Мужчина расплатился и ушел, водитель уехал, а она просунула руку между прутьями и попыталась дотянуться до добычи. Надо ли говорить, что ей ни разу не приходилось держать английских денег в руках? Длины руки не хватало буквально чуть-чуть… какой-то десяток сантиметров, хотя она выставила наружу плечо и неприятно уперлась в прутья лицом. И вдруг монетка выпрыгнула из своего убежища и оказалась в ее ладони, Анна лишь рефлекторно сжала кулак.
Это был серебряный шиллинг 1929 года со львом на короне с одной стороны и Георгом V с другой. Анна вернулась в комнату, все были еще в школе, и положила монету на кровать. Та лежала спокойно будто бы ничего и не было. Тогда она положила рядом раскрытую ладонь — монетка не шелохнулась, поводила над ней рукой — тоже без результата. Анна стала вспоминать, что же предшествовало тому волшебному прыжку. Она тянулась, тянулась, никак не выходило, думала «ну… еще чуть-чуть… ну давай, давай же!». Анна спрыгнула с кровати и зашла между ее торцом и шкафом, теперь монета оказалась за гнутой решеткой изножья. Аня просунула руку и потянулась вперед до предела, потом выбралась и переложила монету на двадцать сантиметров поближе и опять потянулась к ней через решетку. Сейчас если совсем вытянуть руку до боли от впившейся в ключицу кованой волюты до монеты оставались те же десять сантиметров. Анна стиснула зубы и сосредоточилась на своем желании… монета слегка дернулась, встала на ребро, опять упала, еще раз поднялась и вновь оказалась в ее ладони.