Впервые добряк Ландри обсудил все это хорошенько и решил, что Сильвинэ был к нему несправедлив. До сих пор он по доброте своей никогда не обвинял его, — скорее наоборот, он осуждал себя за то, что он — такой здоровенный, что он с излишним жаром принимается за работу и за удовольствия и не умеет высказать в словах свою нежность и быть таким внимательным в мелочах, как его брат. Но на этот раз он не находил за собой никаких грехов по отношению к их дружбе. Для того, чтобы притти в этот день домой, он отказался от ловли раков, к которой парии в Прише готовились целую неделю. Товарищи уговаривали и Ландри итти с ними, обещая ему от ловли много удовольствия. Но он устоял против сильного искушения, а для его возраста это было много. Когда он хорошенько выплакался, он услышал, что недалеко от него кто-то плачет и разговаривает сам с собой: так обыкновенно делают все деревенские женщины, когда у них какое-нибудь большое горе.
— Господи боже мой! — говорил голос, рыдая: — Почему это я столько горя вижу от этого ребенка? Он меня в гроб уложит, — уж это верно!
— Матушка, это я тебя огорчаю? — воскликнул Ландри, бросаясь ей на шею. — Если это я, то накажи меня и перестань плакать. Не знаю, чем я тебя опечалил… Но во всяком случае прости меня.
Тут тетушка Барбо увидела, что Ландри вовсе не черствый человек, как она воображала. Она его поцеловала и, сама не сознавая, что говорит, — так ей было тяжело, — сказала, что она мучается не из-за него, а из-за Сильвинэ; что же касается Ландри, то она иногда была к нему несправедлива, но она постарается загладить свою вину. Ей казалось, что Сильвинэ сходит с ума, так как он, не евши, ушел из дому рано утром. Солнце уже садилось, а его все не было. Его видели в полдень недалеко от реки, и в конце концов тетушка Барбо стала беспокоиться, не утопился ли он.
VIII
Мысль о том, что Сильвинэ решил покончить с собой, передалась от тетушки Барбо Ландри так же легко, как муха попадает в паутину. Ландри решил сейчас же пойти на розыски брата. В то время, как он бежал, он думал о своем горе и говорил себе: «Быть может, матушка была права когда упрекала меня за холодность. Но Сильвинэ все-таки не в уме, должно быть, если он решил причинить такое горе нашей матери и мне».
Он обегал все кругом и не нашел брата; он звал Сильвинэ, но никто ему не отвечал; он спрашивал о нем всех, кого встречал, но никто не мог ему ничего сообщить. Наконец, он очутился у луга, где были камыши, и пошел туда, потому что там было местечко, которое Сильвинэ особенно любил. Река врезалась там глубоко в берег и вырвала с корнями две или три ольхи, плававшие по воде, корнями вверх.
Дядюшка Барбо не пожелал удалить их оттуда. Он пожертвовал ими, потому что они при падении удержали корнями землю, а это было очень кстати, так как река каждую зиму производила большие повреждения у камышей и ежегодно уносила с поля много земли.
Ландри подошел к «вырезу» — так обыкновенно они с братом называли это место у камышей. Он даже не дошел до угла, где они сами из камней и высыпавших из-под земли корней с молодыми побегами сделали маленькую лесенку, крытую дерном. Мальчик с высоты прыгнул прямо вниз, чтоб скорее попасть на дно выреза. Здесь у берега реки росли кустарники, и трава была значительно выше его роста; если брат был там, то Ландри, чтобы увидеть его, должен был пройти между ними.
И в волнении ступил туда. Все время его преследовала мысль, которую высказала мать, что Сильвинэ находится в таком состоянии, что мог покончить с собой. Ландри пробирался меж кустами, пригибал все травы, звал брата, свистом призывал собаку, которая, наверно, следовала за Сильвинэ, так как со времени ухода ее молодого хозяина и ее не было дома. Но сколько Ландри ни звал и ни искал, он никого не находил в вырезе. Ландри всякое дело делал с толком и умел найтись в трудную минуту; он внимательно исследовал все берега, высматривал следы ног или обвал земли, которого там раньше не было. Печальные это были розыски и очень затруднительные, так как Ландри уже около месяца не был в этом месте; правда, он знал его, как свои пять пальцев, но за это время там могли произойти какие-нибудь изменения. Весь правый берег порос дерном, а все дно выреза так густо поросло камышом и хвощем, что там нельзя было отыскать незаросшего местечка, где бы мог запечатлеться след ноги. Но Ландри так внимательно осмотрел все вдоль и поперек, что нашел в каком-то углублении след собаки и даже мятую траву, как если б там лежал, свернувшись клубочком, Фино или какая-нибудь другая собака такой же величины. Это заставило мальчика призадуматься, и он стал изучать откос берегов у воды. Ему показалось, что он напал на глубокую ямку, которая могла быть недавно сделана ногой человека, либо прыгнувшего, либо скатившегося вниз; все это было очень неопределенно: ведь ямка могла быть делом какой-нибудь большой водяной крысы, которые копаются, роются обычно в подобных местах. Но Ландри почувствовал себя таким несчастным, что у него подкосились ноги, и он бросился на колени, как бы отдаваясь во власть божью.