Ландри, слушаясь совета родителей и хозяина, старался уговорить своего бедного близнеца; Сильвинэ с ним вполне соглашался, обещал исправиться, но не мог побороть себя. К его горю примешивалась еще затаенная ревность к Ландри. Он, конечно, был очень рад, что новые хозяева любили Ландри, и обращались с ним так же ласково, как с своими детьми. Но все-таки его огорчало и обижало, что Ландри слишком скоро с ними сблизился, по его мнению. Его сердило, когда Ландри спешил на тихий зов хозяина, бросая отца, мать и брата, он исполнял прежде всего свои обязанности, а дружба казалась ему второстепенной; сам Сильвинэ никогда так быстро не повиновался бы и предпочел бы побыть дольше с своим любимцем.
У бедного ребенка появилась новая забота, прежде ему незнакомая; ему казалось, что брат не отвечает на его любовь, что так было всегда, но он не замечал этого раньше, или что его близнец к нему охладел с некоторых нор, так как другие ему более подходили и он привязался к ним.
Ландри не отгадал ревности брата, потому что это чувство было ему незнакомо от природы. Когда Сильвинэ его навещал в ла-Приш, Ландри старался его развлечь, показывая ему рослых быков, красивых коров, овец, словом, всю ферму отца Кайлло. Ландри был сам большой любитель полевой работы, скотины и всего деревенского добра. Он не мог насмотреться на выхоленную, толстую здоровую кобылку, которую водил на пастбище. Он не выносил небрежной работы и пренебрежения к малейшей вещи, дающей прибыль или плод. А Сильвинэ равнодушно глядел на все и не мог понять отчего брат принимает так близко к сердцу все чужое и не интересное.
— Как ты любишь этих громадных быков! Ты позабыл совсем наших бычков, а они такие живые, кроткие и миленькие; помнишь, они тебя больше слушались, чем отца? Ты у меня даже не спросил, что с нашей коровой, а какое у неё вкусное молоко! Она на меня так грустно глядит, бедняжка, когда я ее кормлю, словно понимает, что я один и нет моего близнеца.
— Она — славная корова, — говорил Ландри, — но погляди-ка на здешних! Посмотри, как их доят: ты никогда не видал еще столько молока сразу.
— Очень вероятно, — возражал Сильвинэ, — но все-таки трава у нас лучше, чем здесь, и я уверен, что молоко и сливки нашей Чернушки гораздо вкуснее.
— Вряд-ли, — отвечал Ландри;— мне так кажется, что отец охотно бы поменялся с сеном отца Кайлло, особенно, своими тростниками у воды.
— Не думаю, — говорил Сильвинэ, пожимая плечами, — в тростниках есть чудные деревья, каких здесь ты не найдешь, а сено, хотя его не так много, гораздо тоньше и душистее; когда его свозят, остается аромат по всей дороге.
Так спорили они из-за пустяков; Ландри отлично знал, что свое — всегда дороже, а Сильвинэ презирал все из ла-Приша, но в смысле этих вздорных слов вырисовывались оба характера: один, способный ужиться и работать везде, другой — не понимающий, как мог быть счастлив и доволен брат не у себя..
Когда Ландри водил его по саду своих новых хозяев и останавливался, среди разговора, чтобы срезать сухую ветку у прививок, или вырвать дурную траву из овощей, Сильвинэ сердился, что он не следил за каждым его словом и движением, а все наблюдал за порядком у чужих. Он стыдился высказать свою обиду, но, прощаясь, он часто повторял.
— Ну, я с тобой заболтался сегодня, пожалуй, я тебе надоел и ты хочешь от меня скорее избавиться.
Ландри не понимал этих упреков, они его огорчали, он сам упрекал брата, убеждая его объясниться.
Если бедный ребенок ревновал Ландри к предметам, то тем более к людям, к которым Ландри привязался. Он не переносил, что Ландри дружит и веселится с парнями из ла-Приша; а когда Ландри играл с маленькой Соланж, он его укорял в холодности к сестренке Нанетт, которая была в сто раз милее, ласковее и чище этой противной девчонки.
Ревность делала его несправедливым: дома он находил, что Ландри занят только с сестрой, а к нему равнодушен и скучает с ним. Он стал слишком требователен и несносен; его грустное настроение отразилось и на Ландри. Его утомляли постоянные укоры брата за его покорность судьбе, и он старался реже с ним видеться. Сильвинэ предпочел бы видеть его грустным. Ландри отлично это понял и хотел дать ему понять, что дружба бывает в тягость, когда она слишком велика. Сильвинэ не обращал на его намеки никакого внимания и находил, что брат с ним слишком суров. Иногда он на него дулся и целыми неделями не показывался в ла-Приш, сгорая от желания туда побежать, но удерживаясь из ложного стыда.