Я как человек, который бежал марафон. Он останавливается, а внутри него все еще бежит: легкие, сердце, все органы и, самое главное, душа. Сидеть, лежать, ничего не делать — нет, это не для меня.
Он с видимым усилием поднес бутылку с минеральной водой к губам. На подушку из уголка его рта по шее с отчетливо проступившими жилами стекла струйка воды. А потом мы опять надолго замолчали, и безмолвие казалось нам громче крика, а перешептывания других посетителей и пациентов доносились словно издалека.
Внезапно босниец или турок, на которого я сразу же, как только вошел, обратил внимание из-за его вязаной шапочки, встал с постели и как сомнамбула направился к двери. Соседи, лежавшие на койках справа и слева от него, что-то кричали ему вслед, но он, как ни в чем не бывало, вышел из палаты, закрыв за собой дверь.
— Кричать-то бессмысленно, — объяснил еще один сосед, — во-первых, он все равно не понимает, а во-вторых, он глухой. В коридоре или, самое дальнее, в саду медсестра его поймает и сделает ему укол.
И действительно, вскоре пожилая медсестра привела боснийца или турка назад, поддерживая под локоть, точно пьяного.
— Безнадежный случай, — констатировала она. — Ну, никак не желает понять, что надо лежать. Когда дедушка умрет, — она указала подбородком на старика на кровати с решеткой, — положим туда этого чурку. А то мне уже надоело целыми днями в догонялки играть.
Наконец, в палату заглянул врач и объявил, что отец недостаточно поработал правой рукой, к которой был подключен аппарат для переливания крови.
— Знаете, в чем вся беда? — вопросил он. — В том, что я обязан бороться за вашу жизнь! Если не хотите жить, можете отправиться домой и повеситься! Я и так уже из-за ваших проклятых вен испортил три иглы, это четвертая.
— Я всегда, — произносит голос отца на пленке, — воспринимал войну как цикл фотографий. Вся Вторая мировая война сегодня лежит передо мной одной единственной огромной стопкой снимков. Если ты действительно хочешь написать обо мне книгу, то должен взять за основу эти фотографии. Если сумеешь как-то использовать их в процессе писания, я дам тебе их. Вот, например, снимки из Польши: осенью тридцать девятого войск пропаганды еще не было, и фотографировал я во время польского похода чаще всего артиллеристов. Вот мы переходим границу, смотри, вот переправляемся через реки, вот занимаем город и деревни. Вот расчет заряжает орудие, вот производит выстрел по цели, вот передислоцируется… Польский поход, особенно для артиллерии, действительно обернулся чем-то вроде маневров, не более.
Для меня, — а меня спустя всего несколько дней перевели обратно в Вену, в Росауерскую казарму, — польская кампания тоже стала всего лишь генеральной репетицией. Снимки, которые я сделал во время польского похода, я, за небольшим исключением, мог сделать на любом войсковом плацу. Когда целая батарея открывала огонь и от взрывов вырастали гигантские облачные грибы, фотографии получались что надо. Но собственно боевые действия, рукопашные в мой объектив не попадали…
Французская кампания, о которой я уже успел тебе кое-что рассказать, с самого начала и до конца протекала совершенно иначе. Каких-нибудь два-три дня, и немецким войскам удалось продвинуться далеко за Арденнские горы. Французы ведь находились намного южнее, за линией Мажино, они и ахнуть не успели, как мы уже дошли до Мааса. Нашим быстроходным танковым дивизиям, которые в нужные моменты поддерживали самолеты люфтваффе, слабые французские части не могли оказать сопротивление, даже задержать продвижение не могли!
Во Франции, — продолжает отец, — я по-прежнему был рядовым пропагандистских войск. Я еще не добился того положения, занять которое мне предстояло впоследствии, но все же. Потом-то я дослужился до звания собственного военного корреспондента при штабе дивизии! Но даже на своем скромном посту я сумел сделать весьма недурные снимки.
Вот, например, какая атака, любо-дорого поглядеть, вскоре после пересечения бельгийской границы. А вот классическое применение огнемета — наши войска уже продвинулись вглубь страны. А вот артиллерийский обстрел, просто загляденье, было это, дай Бог памяти, в Эперне. А вот гражданское население спасается бегством, эту пару с детской коляской, если правильно помню, я сфотографировал в Компьене.
Вот тут хорошо, как всегда, поработали наши летчики: кажется, это всё, что осталось от товарной станции, вот только забыл, от какой. А вот подбитый английский истребитель, смотри, как он в штопор-то вошел! А вот точно редкостный снимок, такой еще поискать: танки в приделе церкви. А вот порт Дьеппа: когда мы туда вошли, застали уже одни дымящиеся руины.