До сих пор не знаю, бзик это был или что другое, но в той самой первой своей квартире балконом на асфальт и дядей Борей за стеной я ужасно боялась жить. Окна выходили на разные стороны, и по ночам я скакала по квартире с охранными мыслями. Мне всю дорогу казалось, что ко мне лезут. Дом стоял сильно на отшибе, а рядом был овраг, в котором как-то раз нашли два трупа (один расчлененный).
В конце концов Мент подарил мне обрез двуствольной ружбайки, заряжавшейся 16-клбр. патронами с дробью. На пленэре я как-то пробовала из этой штуки стрельнуть: по бутылкам не попала ни разу, зато фанерный лист 2x2 — в сито. Ну и меня, конечно, замучила страшная отдача. Но это от неопытности, я думаю.
Что примечательно, спокойнее мне не стало. Теперь, с ружбайкой, я стала бояться, что она мне пригодится.
Мент учил меня, как затягивать труп убитого мною насильника-грабителя-изверга ногами в квартиру, чтоб меня не посадили в тюрьму за превышение обороны. Попутно он наставлял, как вообще избавляться от трупов (яма с известью — самый доступный вариант). А еще мне надо было каждый день писать новое заявление в милицию, что я нашла на улице ружбайку и несу ее добровольно сдавать, дата-подпись. Жизнь с обрезом оказалась очень хлопотной.
В итоге я отдала его назад Менту. Потому что однажды не ночевала дома, а, приехав утром, обнаружила выбитое окно и три каменюки на полу. Мент приехал, вставил стекло и провёл расследование. Оказалось, что накануне вечером две какие-то пьяные дуры перепутали окна: хотели отомстить за равнодушие дяде Боре, а нагадили мне. Я представила, что было бы, окажись я дома. В общем, я разоружилась, а вскоре переехала в другую квартиру, почти в центре, но тоже балконом на асфальт.
Этот сказочный обмен устроил мне Мент. В квартире-почти-в-центре жили воры, и он их поймал. Воры согласились на обмен со мной, потому что накануне украли в порту контейнер с кухонными плитами. Плиты Мент вернул на место, а воры переехали подальше от контролируемой им территории.
В новой квартире у меня была очень хлипкая дверь, двухмесячный щенок Мона и — спасибо Менту — карабин «Сайга». Преступники обрезали мне кабельное телевидение, подумав, что это телефон (не было там никакого телефона), залепили глазок конфетной бумажкой, а сами стали взламывать соседскую квартиру.
Именно в тот день мне поставили решетки на окна и балкон, а дверь должны были поменять завтра. Время от времени преступники бились жопами о мою дрищёвую дверь, от чего она вгибалась вовнутрь.
Удрать с балкона за правоохраной я не могла. Я с «Сайгой» в руках тряслась в 40 см от воров, но первая решила не нападать. Я вообще решила сделать вид, что меня нет дома и выключила везде свет. В довершение ко всему мой двухмесячный щенок Мона внезапно захворал животом, и я до утра просидела в темноте среди говен, не выпуская оружия из рук.
Утром Мент сказал, что надо было рывком открыть дверь, бабахнуть из «Сайги» по ногам преступников и спокойно ложиться спать.
В той же квартире у меня был газовый пистолет «Беретта», подаренный мне Ментом на день рождения. «Беретту» у меня украл один итальянец, который оказался югославом.
С тех пор оружия в доме я не держу.
Мент умер от сердца лет через семь после истории с последним пистолетом. К тому времени мы уже не слишком общались, а в день его смерти я вообще была политпиарщицей в Сыктывкаре.
Я узнала о смерти Мента из сообщения всё того же информагентства города В. Впервые за весь Сыктывкар открыла сайт агентства и сразу увидела фотку Мента в траурной рамке.
Где его могила, я не знаю до сих пор. Летая над Лесным кладбищем, прочитываю надписи на памятниках, но знакомых ФИО пока не встретила.
Какого-то лета (дневничковое)
Господи, вот, поди, паршиво пришлось стрельцам: только-только уснули, а их на казнь будят. Ненавижу утро. Завидую сдохшим за ночь бабочкам.
И почему-то становится ужасно холодно летать по утрам в одной майке. Время от времени приходится садиться на какую-нибудь крышу греться.
Я сижу на крыше американского консульства, болтаю ногами и мысленно ржу на всё небо, потому что мысленно ржать тихим голосом я не умею. Не ржать немыслимо: очень, знаете ли, смешно вспоминать, как позорно обокрала американское консульство.
Дело в том, что я с детства любила воровать, но никогда не умела делать это хорошо. За исключением нескольких случаев, мои кражи мелки и бессмысленны. В средней группе детского садика я крала пластмассовую мозаику, складывая её в трусы. Вечером меня ругали словом «клептоманка» и заставляли завтра же вернуть мозаику детскому саду. Утром я её возвращала, но к вечеру она снова была в моих трусах: я откуда-то знала, что при обыске в первую очередь обшаривают карманы.
В старшей группе я украла у девочки Ксюши резиновую белочку, но не выдержала и призналась. Но мне удалось убедить Ксюшу в том, что белочка сама захотела жить у меня. Ксюша горевала по поводу белочкиного вероломства, однако учла её волю и назад не забрала.
В подготовительной группе я начала тырить мелочь по карманам взрослых. Натырив рубль двадцать, пошла в универмаг и купила там пластмассовую картину «Ленин в октябре». Это был первый странный поступок в моей жизни. Объяснить его я не могу до сих пор.
В школе я воровала мел с доски. Во всех ящиках моего письменного стола валялись куски мела, и всё остальное ящиковое добро было им извозюкано.
На пароходах я не крала ничего, потому что нести уворованное мне, бездомной, было некуда, а держать всё в каюте было бы глупо и неудобно.
Позже я переквалифицировалась на цветы. Мне цветок в магазине свистнуть было раз плюнуть: одной рукой цену спрашиваешь, второй — на другой цветок смотришь, а третьей обламываешь нужный отросток. Потом я стала решаться на подобное всё реже и реже, зато как-то раз свистнула амариллис в американском консульстве.
Свистнуть амариллис — это не веточку сломить, это надо руку по плечо в горшок с землей засунуть, там нащупать луковицу, раскопать её осторожненько и изъять, не повредив растение. Я тогда так всё и проделала и, уже амариллис упаковав, поняла, что руки помыть до начала интервью не успею, потому что с атташе по культурке мне было назначено на 17:00, а уже исполнилось 17:01. Надето на мне было что-то неприятно-белое с ног до головы, включая рюкзак, а носовых платков у меня как-то отродясь и так далее. И вот входит культурный представитель, улыбается, руку протягивает издали, и не подать ему руку в ответ, такому приветливому, совершенно невозможно. Я и подала. Он руку мою как увидел (цветы в консульстве квалифицированно поливали, от души), улыбку выключить не успел, а ужас у него включился сам. Так и пожал, так и все интервью отсидел — с ужасной улыбкой. И ни я ему ничего не сказала (могла бы наврать, например, что упала в лужу), ни он ничего не спросил. Расстались, унося каждый в своей душе тайну.
А стакан я украла уже позже. Из этого стакана пил минеральную воду главный раввин России. Украла стакан я после пресс-конференции в Зубе Мудрости, совершенно неожиданно для себя. Когда прятала стакан в трусы, в конференц-зал зашел один из вице-губернаторов и спросил, куда делись все остальные люди. Еле успела поправить юбку.
Стакан этот так и носил имя Берл Лазара, и подсовывала я его исключительно двум знакомым антисемитам. В остальное время в стакане Берл Лазара стояли кисточки и трубка для гашиша: обычный такой хрустальный стакан с рисунком «ёлочка», ничего примечательного.
А потом он разбился. Потому что всё — и стаканы, и цветы — тлен. Только душа вечная.
Какого-то лета (дневничковое)
Купила новые акриловые краски взамен иссякших акриловых красок. Как-то они у меня скоренько заканчиваются. Порисую чего-нибудь, глядь, а они — тпррррррр... Хоть и не рисуй вовсе. Хорошо писателям: им писать совсем дёшево, да и какать, потому что цена слов — она сильно, в отличие от красок, абстрактная, гипотетическая или совсем даже отсутствующая. У кого как.