- Замечательно, - заверила я его, мысленно поклявшись, что ни слова не скажу ему про угрозы тёти. Герцог только что выздоровел, ни к чему ему лишние волнения. Я слышала, что сыпь по телу могла начинаться и из-за сильных душевных переживаний. Так что не стоит рисковать.
Герцог помолчал, явно не зная, что ещё сказать, а потом встрепенулся, заметив портрет у стены:
- Тогда я заберу картину. Благодарю, что хранили её у себя.
- Да, милорд, - я взяла портрет леди Ратленд и передала его герцогу. – Хотите повесить его на прежнее место?
- Думаю, там будет лучше всего, - сказал он, задумчиво глядя на изображение.
При этом лицо у де Морвиля стало таким печально-строгим, что у меня защемило сердце. Что-то во мне резко воспротивилось тому, чтобы портрет покойной матери герцога висел в этом доме.
- Лучше не делайте этого, - вырвалось у меня.
- Почему? – он посмотрел на меня, чуть нахмурив брови.
- Потому что… - я замялась, но быстро сообразила, что ответить: - Многие считают вашу матушку колдуньей, милорд. Пусть это останется между нами, но мне кажется, пожар возник не сам собой и не по неосторожности. Кто-то хотел уничтожить портрет.
Выдавать Сару я не собиралась, но где гарантия, что девчонка опять не задумает уничтожить картину? В этом случае нарушительницу по головке бы не погладили. Выгнали бы и ни грошика не заплатили. Я ждала, что герцог удивиться, станет возражать, расспрашивать, почему я так решила, но он перевёл взгляд на картину и довольно долго молчал.
- Вот как?.. – произнёс он, наконец. – Да, такое возможно. Тогда лучше повешу её в своей спальне. Матери самое место рядом с сыном.
Вроде бы, решение было верное, и вряд ли Сара зашла бы в спальню герцога, особенно если он станет запирать дверь на замок, но всё во мне возмутилось ещё больше. Я не хотела, чтобы этот портрет находился рядом с Ричардом. Глупая прихоть, но я чувствовала именно так. А герцог уже повернулся и пошёл к выходу, держа картину перед собой.
- Милорд! – окликнула я, и он оглянулся. – Вы действительно… - тут я сделала короткий вдох, потому что в груди стало тесно, - действительно пришли именно за этим?
Он не сказал что-то вроде «не понимаю вас» или «конечно, только за этим», а просто остановился, стоял и молчал. Я подошла к нему, глядя в глаза, взяла портрет и мягко потянула на себя. Герцог сразу отпустил картину, и я поставила её на пол, возле стены.
- Значит, просто хотели проведать меня? – тихо спросила я, положив руки на плечи де Морвилю.
Он вздрогнул от этого прикосновения, и это было забавно. Ведь я уже столько раз прикасалась к нему.
- Пожелать спокойной ночи? – повторила я, потому что он молчал.
- Да, - произнёс он сквозь стиснутые зубы, будто маленькое слово далось ему с трудом.
- Тогда почему не пожелали? – я улыбнулась и медленно расстегнула пуговицу на его рубашке – третью сверху, потому что две верхние были уже расстёгнуты. – Забыли, милорд?
- Да, - только и сказал он, потом спохватился и торопливо добавил: - Спокойной ночи, Сесилия…
- Фанни, - поправила я его, расстёгивая четвёртую пуговицу. – Фанни Браунс, милорд. Не забывайте об этом.
- Сес… Фанни, - оговорился и тут же исправился он, - по-моему, вы сказали мне «нет»?
То, как блеснули при этом его глаза, показалось мне и трогательным, и забавным, и волнующим.
Но для Фанни Браунс, как и для Сесилии Лайон время любви ещё не наступило. Впрочем, не известно, наступит ли оно, это время…
- Всё верно, милорд. Сказала «нет», - произнесла я, раскрывая рубашку на его груди. – Сегодня я не осматривала вас. Позвольте, сделаю это теперь?
- Позволяю, - ответил он одними губами.
Я тоже кое-что позволила себе. Позволила смотреть не взглядом врача, а взглядом женщины. Я и раньше считала герцога де Морвиля красивым мужчиной. Даже тогда, когда он был всегда в чёрном и в наглухо застёгнутом камзоле. А теперь и кролику, которого подали к обеду с зелёным горошком и морковкой, было понятно, что этого мужчину можно считать эталоном красоты.
Кожа на его торсе была светлее, чем на лице. Белые волосы при свете свечи приобрели золотистый оттенок, и герцог де Морвиль сейчас походил на статую, выполненную из самых благородных материалов – слоновой кости и золота. Да, леди д`Абето права – в роли короля он смотрелся бы гораздо величественнее, чем его брат. Такого короля боялись бы и обожали. Боялись бы и любили…
Спустив рубашку герцога до локтей, я легко провела кончиками пальцев по его коже, прочертив выпуклые мышцы на руках, а потом на груди… Он вдруг повёл плечами, и рубашка упала на пол, а сам герцог остался передо мной обнажённым до пояса.
- Пациент, вас не просили раздеваться, - лукаво прошептала я, но положила ладонь мужчине на грудь, слева, слушая, как прерывисто и тяжело стучит его сердце. – Сердечный ритм мне не нравится, - пожаловалась я. – Можно подумать, вы полдня бежали в гору. Ну-ка, вдохните поглубже и выдохните…
Он послушно сделал глубокий и ровный вдох, а вот выдохнуть так же ровно не получилось – дыхание герцога прервалось и получилось больше похожим на стон.
Сначала я думала отвлечь его, немного поиграть, чтобы забыл о портрете, но теперь эта игра увлекла и меня. А может, я лгала самой себе, и портрет был всего лишь предлогом. Но тяжёлое мужское дыхание, блеск тёмных глаз – всё это кружило голову сильнее, чем когда несёшься в вихре танца на королевском балу. Там были музыка и свет, а здесь – тишина и таинственный полумрак. В тишине и полумраке молчат и… и… целуются. Этот мужчина сказал, что любит меня. Не только сказал, но и доказал на деле. Много раз доказывал.
- Милорд, - я положила ему на грудь и другую ладонь, наслаждаясь этим прикосновением, запахом мускуса и свежести, исходившим от мужского тела после принятой ванны, - Фанни Браунс сказала «нет» вашему предложению о свадьбе, потому что сейчас не до свадеб, тут ваша тётушка полностью права…
- Вы слышали, - сразу же догадался он. – Сесилия, мне очень жаль, я прошу у вас за неё прощения…
- Тише, - шепнула я, и он сразу замолчал. – Она не сказала ничего неправильного или нового. Кухарка вам совершенно не пара, милорд. Как и девица Лайон, которую разыскивает королевская полиция. Тут моё «нет» будет окончательным. Но я скажу вам «да» для поцелуя. В знак моей благодарности. Вы столько сделали для меня… для моего дяди… - я и так шептала, а тут с каждым словом говорила всё тише и тише, потому что герцог осторожно коснулся моей щеки, взял пальцем за подбородок, заставляя приподнять голову, наклонился и поцеловал в губы.
Начиналось всё так же, как и под яблонями, когда мы целовались в лесу перед пожаром. Сладость и огонь на губах… Но только сейчас мы были не в лесу, а в спальне, и мужчина, который стоял передо мной, был почти обнажён. Я скользнула ладонями по его плечам, обхватила за шею, притягивая к себе поближе, и огонь на устах превратился в обжигающее пламя, которое разлилось до сердца и по всему телу, воспламеняя, сжигая, заставляя забыть обо всём.
Герцог схватил меня за талию, притискивая к себе, так что мне стало тяжело дышать. Чтобы глотнуть воздуха, я откинула голову, прервав поцелуй, и тут же горячие мужские губы впились мне в шею ещё более обжигающим поцелуем. Следом за рубашкой на пол упала моя шаль, а герцог целовал меня всё крепче. В какой-то момент я почувствовала, что мои ноги оторвались от пола, ощутила себя маленькой и невесомой лесной феей в сильных руках отважного рыцаря, а в следующее мгновение уже лежала спиной на постели, и герцог де Морвиль наклонился надо мной, жадным взглядом ощупывая моё лицо.
- Вы что со мной делаете, Сесилия? – спросил он, тяжело дыша. – Вы думаете, мне легко быть рядом с вами? Всё время вспоминать… мечтать… Я ведь живой человек, а не каменная статуя…
- Вы правы, надо остановиться, - сказала я.
Герцог закрыл глаза, стиснул зубы так, что желваки заиграли, встряхнул головой и хотел подняться с постели, но я поймала его в объятия, опять обхватив за шею.