Резко оглянувшись, я увидела на пороге Эбенезера – красного, растрёпанного. Вытаращив глаза, он ловил воздух ртом и тыкал в нашу сторону указательным пальцем, пытаясь что-то сказать.
Но пусть за ним сейчас гнались хоть все королевские стражники, это не имело значения. Главным было спокойствие мужчины, которого я сейчас оберегала. Я почти свирепо мотнула головой, приказывая слуге уйти. Я стояла на коленях, спиной к Эбенезеру, и он не увидел, что представляет моё платье спереди. Мне пришлось ещё и выразительно приподнять брови, чтобы он закрыл рот, насупился и попятился, отступая в тёмный коридор.
Дверь бесшумно прикрылась, и я обернулась к Ричарду, который только что начал приходить в себя, глубоко и шумно вздохнув, и сжав мою руку, которая всё ещё лежала на его груди.
- Вы возвращаете меня к жизни, Сесилия, - сказал он негромко. – Возвращаете вернее, чем эликсир бессмертия.
- Его не существует, милорд, - сказала я уже ровным, обычным голосом. – А вам лучше подняться. Я ополосну вас и подам простыню.
Он подчинился, и движения у него были замедленными, расслабленно-ленивыми. Лицо разгладилось, посветлело, и он был обычный Ричард – тот самый, с которым мы целовались в Эпплби. Если бы ещё исчезло это проклятое колдовство… Молниеносно вернув лиф платья туда, где ему быть и полагалось, я ополоснула герцога, помогла ему выйти из ванны, вытерла, подала чистое бельё, набросила ему на плечи тёплый халат и повела в спальную комнату.
Больше всего я боялась, что Эбенезер вылезет откуда-нибудь из-за угла, потому что Ричард шёпотом повторял и повторял, как любит меня, как он счастлив, и как не хочет меня отпускать. Но я-то видела, что больше всего его светлости хочется улечься в постель и уснуть. И это было прекрасно, потому что сон врачует не только уставшее и больное тело, но и очищает душу, и освобождает голову от тревог и страхов.
Мы прошли по коридору, и Эбенезера я нигде не заметила.
Уложив Ричарда в постель, я немного посидела рядом с ним, дожидаясь, пока он уснет, а когда дыхание у него стало ровным и спокойным, погасила свечи и на цыпочках покинула комнату. Первым делом я шмыгнула к себе в комнату и переоделась, сняв промокшие платье и рубашку, надев сухую рубашку и набросив поверх халат. Теперь можно было объясниться и с Эбенезером.
Слугу я обнаружила на первом этаже, где он с молотком в руках собирался чинить вырванный с пазами крючок на окне в прихожей.
- Мне пришлось залезть в окно, леди, - сообщил Эбенезер ледяным тоном.
- Хорошо, что обошлось окном, - заметила я, отбирая у него молоток. – Хорошо, что дверь не пострадала. Завтра пригласим плотников, они всё починят. А то вы пальцы себе поотшибаете. Да и его светлость уже спит.
- Наверное, очень крепко? – поинтересовался Эбенезер ещё более холодным тоном и с горечью добавил: - Ваш дядя сейчас там, на небесах, проклинает меня. Леди, как вы могли? Вы нарочно отправили меня к этому… к этому… обманщику! – тут от горечи не осталось и следа, и, пожалуй, я впервые видела Эбенезера таким разъярённым.
- Послушайте, - я положила молоток на подоконник и молитвенно сложила руки, зная, что этот жест подействует на старика безоговорочно, - милорд сейчас в тяжелой ситуации. Ему плохо и больно, и одиноко. Нет ничего ужасного в том, чтобы помочь другу, поддержать его…
- Поддержать?! – вскинулся Эбенезер. – В ванне? Абсолютно голого мужчину?!
- Он был в подштанниках, - соврала я, глазом не моргнув. – Не ведите себя, как старый злюка, я всё равно вам не поверю. Я ведь знаю, что вы добрый, и всё поймёте…
Мне понадобилось около четверти часа, чтобы убедить Эбенезера, что моя честь никоим образом не пострадала, и я не была оскорблена откровенным зрелищем. Он позволил себя уговорить, и я увела его в кухню, чтобы сварить для нас шоколад и окончательно успокоить совесть. Мою, в первую очередь.
На следующее утро я встала очень рано, задолго до рассвета.
Стараясь не шуметь, я умылась, оделась и спустилась в кухню, чтобы приготовить завтрак. Когда печка весело затрещала дровами, десяток яиц был отправлен в котелок, чтобы свариться до крутости, а в миске были растёрты в пасту лук, свежий укроп и маленькие солёные рыбки, которые рыбаки продавали по два медяка за фунт, проснулся Эбенезер. Я поручила ему следить за яйцами, а сама отправилась… нет, не в королевский дворец, где мне полагалось побывать ещё вчера вечером, чтобы принести королеве её вечерний шоколад. Я отправилась прямиком в редакцию столичной газеты, которая написала гадкий пасквиль о герцоге де Морвиле.