К сожалению, даже самые лучшие врачи не всесильны, и дяде удалось спасти только меня. После смерти моих родителей, дядя впервые открыто воспользовался королевским покровительством и отстоял право стать моим опекуном вперёд деда и родственников по линии отца. После этого разгневанный дедушка составил завещание в пользу старшего сына, но дядя совсем не огорчился, а я – тем более. Мы жили в прекрасном особняке на Королевской улице, у меня были лучшие игрушки и десять золотых монет на мелкие расходы еженедельно. Хотя на такую сумму можно было купить всю кондитерскую и всю игрушечную лавку. Мною занималась гувернантка с лучшими рекомендациями, в обязанности которой входило обучать меня манерам, танцам, игрой веером и прочим необходимым благородной девице штучкам, но когда мне исполнилось шестнадцать, я попросила дядю рассчитать гувернантку. То, чему учила она, было скучным до оскомины, и казалось мне совершенно ненужным.
Зато слушать дядю было всегда увлекательно, как и читать книги по медицине из дядиной библиотеки. Разумеется, и речи быть не могло, чтобы пытаться повторить дядину судьбу – и на него благородные господа посматривали косо, потому что не понимали, зачем отпрыску древнего и славного рода лечить чужие болячки (пусть даже королевские), а уж женщину-врача свет и вовсе бы не потерпел. Не спасло бы и королевское покровительство.
Но я не слишком расстраивалась – женщине и не надо совершать переворот в науке. Достаточно повеселиться в юности, выйти замуж и потом воспитывать детей и внуков. Всё просто, зачем усложнять? А медицина – это так, приятное увлечение. Вроде вышивания платочков гладью.
Вот и теперь, собираясь на маскарад, я и думать забыла о чём-то, кроме предстоящих танцев и флирта с блестящими кавалерами, пока одна из служанок Кармайклов вполголоса не поблагодарила меня за лекарство для её тётушки.
- Лекарство? – тут же насторожилась графиня Кармайкл.
- Нет, не лекарство, - успокоила я её, пока горничные завивали кудри мне и Винни. – Просто посоветовала её тётушке пить каждый вечер по кружке простокваши с горстью свежей зелени. Это помогает пищеварению.
- Боже, как вульгарно, - поджала губы графиня.
- В этом столько же вульгарности, как и в приготовлении пищи, - заметила я. – Пусть это и не слишком изящно, но мы нуждаемся в пище каждый день, и никуда от этого не денешься.
Когда графиня удалилась к себе – наряжаться и укладывать волосы, Винни спросила у меня:
- Ли, неужели тебе и правда интересно? Все вот эти медицинские записки, книжки… простокваша с зеленью?..
- Это очень интересно, - сказала я убеждёно, поворачиваясь вокруг своей оси, пока одна из служанок обрызгивала меня духами из хрустального флакончика. – А как рассказывает дядя – просто заслушаешься.
- Он будет сегодня на маскараде? – поинтересовалась Винни, прикрепляя к поясу платья веер и сумочку.
- Возможно, - пожала я плечами. – А может, и нет. Ты же знаешь, он не любит такие увеселения.
- Но у тебя дебют, - Винни распахнула голубые, словно нарисованные эмалью, глаза.
- И что? – пожала я плечами. – Как я выгляжу со стороны, ты расскажешь мне лучше, чем он. А кому из кавалеров улыбаться ласковей – расскажет твоя маменька.
- Это точно, - моя подруга не сдержалась и захихикала.
- Кажется, мы готовы, - объявила я, встав перед зеркалом.
Винни подошла и встала рядом, и я с удовольствием оглядела её и мой маскарадные костюмы.
Это был бал в честь начала осени, поэтому леди Кармайкл решила, что нужны наряды в тёплых золотистых тонах. Я была согласна, что золотистый шёлк идеально подходил к внешности моей подруги, но категорически отказалась надевать что-то подобное сама. Золотистый цвет прекрасно гармонировал со светлыми волосами Винни и придавал сияние её белоснежной коже, но вот я сразу превращалась в какую-то позавчерашнюю хлебную корку. Поэтому, несмотря на уговоры графини и закатывание глаз, на маскарад я собиралась отправиться в костюме Зимы. Это будет очень мило. Винни – Осень, я – Зима.
И пусть леди Кармайкл стенала, что белый – это слишком маркий цвет, вычурный и претенциозный, я осталась очень довольна тем, что увидела в зеркале.
Мне в моём платье нравилось всё – узкий лиф из белого атласа, собранные складками рукава, атласная верхняя юбка, подвёрнутая и приколотая к поясу лишь с одной стороны, чтобы продемонстрировать пышную нижнюю юбку из белой тафты. К этому лёгкому и воздушному наряду как нельзя лучше подходили белые туфельки на небольшом каблуке и белая полумаска, украшенная перьями и жемчугом. На шее у меня красовалось мамино ожерелье – из молочно-белых жемчужин в три ряда.