Я недавно смотрел телевизионную программу о христианском хосписе в Лондоне для пациентов, страдающих от неизлечимых заболеваний, — проще говоря, о действительно очень хорошем месте для того, чтобы там умереть. В первом кадре социальный работник (она производила впечатление увлечённой и сострадательной молодой женщины) убеждала с десяток милых старичков спеть песенку. Песенка была «Прощай, птичка!». Не «Прощай, жизнь!» (кто вообще слышал о такой песне или таком псалме?), а «Прощай, птичка!». Что за способ структурировать последние часы этого потрясающего приключения, каковым является человеческое существование! Что за способ завершить эту «невозможную» тайну того, что несмотря ни на что, я случился! В конце этой телевизионной программы благоразумный и смиренный священник-санитар объяснил, что он не видит смысла в последний момент навязывать религию людям, которым всю жизнь удавалось обходиться без неё. Конечно, он прав[11].
Одна из великих насмешек и одно из великих противоречий современного мира состоят в том, что в то время как так много усилий идёт на маскировку и предотвращение старости и осознания того, к чему она ведёт, ещё больше усилий идёт на то, чтобы преждевременно её навлечь. Когда машина берёт на себя работу человека, а также сопутствующие ей смысл и удовлетворение, что остаётся ей или ему делать? В высокоиндустриализованном обществе не только те, кому много лет, оказываются в ситуации, когда в их распоряжении слишком много досуга: всё стареет быстро до такой степени, что жизнь становится пустой и бессмысленной. Бесполезно пытаться навредить машинам или наложить на них ограничения: они прочно вошли в нашу жизнь, а вместе с ними и пустыри свободного времени, которые открывают автоматизация и технология кремниевого чипа. Как облегчить ту бесцельность, ту скуку, что проистекают из постоянно сокращающихся рабочего дня, рабочей недели и рабочей жизни, не говоря уже о массовой безработице как таковой? Пропал тот мужчина и пропала та женщина, которым нечем заняться.
Такова, для стольких из нас, трагедия иссякающей жизни, таков спуск к смерти.
Подъём
Следуйте путём от человека, не к человеку.
«Те, кто не ищут цель жизни, просто тратят свою жизнь впустую», — бескомпромиссно заявляет индусский просветлённый Рамана Махарши в одном предложении, которое ставит диагноз болезни — и предписывает лекарство. Это должно быть (и, как мы увидим, оно и есть) мощное средство, если ему предстоит вылечить болезнь, которая так глубоко засела.
Что напоминает мне об одном друге, которому, когда он получил в Оксфорде диплом с отличием, дали работу в университете, о которой он страстно мечтал. Перед ним простиралась отличная карьера. Но спустя год или два он увлёкся буддизмом, уволился с работы, разорвал все связи с семьёй и друзьями и отправился жить отшельником в отдельно стоящий домик. Мне говорили, что там он каждый день проводит долгие часы, сидя в медитации, безмолвный, неподвижный, одинокий.
Заметьте любопытную вещь: этот молодой человек во многом в точно таком же состоянии, что и старушка, которую я описал выше, — с той только огромной разницей, что он выбрал те физические недостатки, жертвой которых она стала. Он намеренно, будучи ещё в расцвете сил, наложил на себя ограничения, которые принадлежат годам, близким к концу жизни. Она полуслепа; он держит глаза полузакрытыми. Она глуха; он удаляется в место, где мало что можно услышать. Она страдает от одиночества; он хочет быть один. Она потеряла интерес к жизни, к её удовольствиям и целям; он искренне практикует именно такую отрешённость. Сумма одна и та же, но только с обратным знаком: в одном случае минус, в другом плюс.
Почему мой друг ведёт себя так «неестественно»? Его цель — найти смысл жизни и узнать, как можно выйти за пределы рождения, страдания, старости и самой смерти. И его метод — это метод вакцинации и гомеопатии: лечи подобное подобным — устрой себе лёгкий приступ болезни сейчас и посредством этого построй антитела, которые отразят настоящую болезнь, когда она подступит. Это в принципе, хотя, конечно, не в частностях (сидеть в медитации по правилам — это не для меня), — мой собственный метод. Я напоминаю себе, что это также метод Иисуса («Тот, кто теряет свою жизнь, обретёт её»), Павла («Я умираю каждодневно»), Руми («Если хотите увидеть Реальность без маски, выбирайте смерть») и Кабира («Кто живёт уже мёртвым, тот никогда не умрёт снова»).
Когда нужно начинать это радикальное гомеопатическое лечение? Мой друг начал, когда ему было между двадцатью и тридцатью, Рамана — когда был подростком, я сам, когда мне было тридцать с небольшим. Кто-то скажет — чем раньше, тем лучше, но здесь нет правил. Всё зависит от потребностей человека. Обычно проблема смысла жизни достигает критической стадии в среднем возрасте, когда обычные цели, поставленные обществом, достигнуты, а новых и значительных не предвидится. Юнг обнаружил, что большинство его пациентов среднего возраста страдали не от клинически выраженных неврозов, а от бессмысленности и пустоты своей жизни; они держались за обманчивое представление о том, что второй частью их жизни должны управлять принципы её первой части, и не могли осознать, что для стареющего человека долг и необходимость состоят в том, чтобы уделять серьёзное внимание себе.
Восток знал это с давних времён. Возьмём, к примеру, идеальную программу жизни или норму развития, заложенную индуизмом. Четыре ашрамы, или основных стадии жизни, следующие: первая, брахмачарья, ребёнок и юноша, усваивающий навыки, знания и дисциплину, подобающие человеческому состоянию. Вторая, грахастха, жизнь работающего домовладельца и родителя, способствующего поддержанию и развитию общества. Пока всё хорошо: благоприятный старт, полезная разминка перед тем, как приступить к делу. Ибо теперь начинается настоящее приключение, серьёзный вызов, который отделяет мужчин от мальчиков, работа с целью воспитать и проверить человека. Выполнив свои социальные обязательства и достигнув средних лет или приблизившись к окончанию этого периода, он входит в стадию ванапрастха, время ослабления связей и прорыва к свободе. С учётом этого, он заканчивает выполнение своих оставшихся обязанностей перед семьёй и уходит искать смысл всего этого, ключ к которому — его собственный смысл, его собственное «я». Но сначала он должен найти своего духовного учителя и затем внимательно прислушаться к его указаниям и пройти у него обучение — дисциплине, по сравнению с которой суровые испытания двух предыдущих стадий могут показаться сущими пустяками. Очень может быть, что вопрос о том, Кто он в действительности есть, присутствовал на заднем плане его сознания всё это время, но теперь этот вопрос становится его единственной страстью, и никакая цена ответа не будет слишком высокой. И когда, рано или поздно, подстадии ванапрастхи будут проработаны и эта цена заплачена, и он увидит, что на самом деле он всегда был очевидным и совершенно свободным (а именно, что его истинная Природа — это Единый и Единственный, Один, Реальный, Вневременный), он вступает в четвёртую и последнюю стадию — санньяса.
Эта последняя стадия, согласно древней индийской традиции, является венцом жизни. Именно для этого были остальные три стадии; без неё они бессмысленны. Не прибыть сюда значит остаться незрелым, это случай задержки развития. Джняни, или истинный санньясин (для которых в других традициях есть другие имена), — это единственный настоящий взрослый, что значит выросший до размеров больше космических. Внешне полуголый и жалкий нищий, незначительный, стареющий и умирающий человек, он внутри и поистине не имеет возраста и границ, как космос, свободен как ветер, Король Мира, бессмертное Величие, Всё. Внешне он никчёмный и безработный (и действительно, внутри ему совершенно нечем заняться), но его тайная работа на благо мира более безостановочна, изнурительна и плодотворна, чем любая обычная человеческая работа. Парадокс в том, что он нигде не работает, и при этом у него нет ни одной свободной минуты. Для него совсем не существует проблемы, как проводить время.
11
Он прав в том смысле, что обращение в конкретную веру на смертном одре значит очень мало. Однако, как мы видели, есть свидетельства того, что эти старые женщины, вместе со всеми нами, должны испытать чудесные предсмертные переживания в любом случае, что бы ни следовало за этими переживаниями и независимо от отсутствия у них веры или религии на тот момент. Единый Свет скоро будет светить для них, на них, возможно, внутри них, несмотря на все внешние признаки обратного. Стоя отдельно от нас, на пороге Храма, они стали святыми. Они заслуживают почитания и всей той помощи, что может быть им оказана при подготовке к огромному шагу, который они скоро совершат. Есть возможность — тибетская традиция утверждает, что это несомненный факт, — что, если их уже не познакомили со Светом, и он не был предварительно показан им, предпочтительно многократно, то их восприятие Света в момент смерти будет излишне сокращено и поверхностно. Но только те люди рядом с ними, кто умирает для себя каждодневно, видя Свет внутри и подчиняясь ему, компетентны помочь здесь — ибо они достаточно несведущи, чтобы он мог указать им, как и когда обсуждать вопрос этого Света и оказывать эту помощь, и нужно ли это делать. С огромной признательностью я читаю о том, что цель Проекта Смерти Фонда Ханумана Рам Дасса и Стивена Левина — «создать контекст для процесса умирания, в котором работа над собой будет центральным средоточием всей приближающейся смерти» (Рам Дасс, в предисловии к книге Левина «Кто умирает?»). —