Выбрать главу

На нём была высокая старомодная меховая шапка-пирожок, надвинутая по самые брови, чёрное пальто с высоко поднятым воротником, высокие сапоги с блестящими пряжками и в руке – трость с причудливым набалдашником. И сам он был высок и худ, чем-то неуловимо напоминая ей отца - может, осанкой, может, манерой потирать двумя пальцами переносицу, может, добрым и виноватым взглядом из глубоких глазниц. И ещё - он немного покачивался, словно был нетрезв. Аллочка помотала головой, отгоняя очередное наваждение: чепуха! Совсем чужой дядька, маньяк, террорист, алкоголик, наркоман, бомж. Мало ли их, опустившихся, неустроенных, потерявших себя, бродит по улицам её города.

Странный человек исподлобья смотрел на неё пристально, так пристально, что Аллочка смутилась. Человек остановился, потом сделал по направлению к ней неуверенный шаг, другой, странно дёргая плечами, будто стремился протянуть к ней руки, да не решался. Аллочка отшатнулась и хотела уже бросить что-нибудь резкое, как человек опустил воротник, медленно снял шапку и перчатки. Из-под шапки выпорхнула волна густых тёмных волос с красивой проседью, человек пригладил волосы изящной рукой, и Аллочка едва не опустилась без сил на сырой асфальт.

«Если он сейчас подойдёт ко мне, я умру», - подумала она. Но мужчина подошёл к ограде и остановился на расстоянии метра.

- Приветствую вас, Ваше Величество, - тихо произнес он с мягким полупоклоном и с неуловимым акцентом, и глаза его вспыхнули голубыми, словно весеннее небо, огоньками. Хотя он говорил не по-русски, а на совершенно другом языке, Аллочка его поняла. Она поняла бы его, если бы он даже говорил не вслух, а мысленно.

«Вы обознались», - хотела ответить Аллочка. – «Я давно уже не королева, а рядовая учащаяся экономического колледжа, и даже не хватаю звёзд с неба». Но вместо этого почему-то склонила голову и прошептала: - Приветствую вас, Король Виталании!

- Девочка моя… Я виноват перед тобою, дочка, и смиренно прошу прощения. Простишь ли ты меня теперь?

- За что, отец? Ты ни в чём не виноват…

- За то, что бросил тебя и ушёл искать Заулику, которую любил больше жизни.

- За это я могу быть только благодарна тебе, отец, что у меня никогда не было повода усомниться в твоей любви.

- В нашей любви, - поправил Виталор. – Я прошу тебя – не верь ничьим домыслам и досужим сплетням, мама никогда не бросала тебя и меня, она не уходила из дворца по собственной воле. Её шантажировали, принудили. Она пала жертвой зависти и Чёрной магии.

- А мне никогда не рассказывали правды, – с горечью произнесла Аллочка-Аллаин. – Меня держали за глупую курицу, за лоха, за дремучую чучундру!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Молодые люди, шедшие мимо, переглянулись и громко захихикали. Другие прохожие шарахались и поспешно обходили стороной девушку, разговаривающую саму с собой. Но Аллочка никого не замечала вокруг, кроме своего утраченного отца.

- Тебя берегли, Аллаин. Берегли, чтобы ты могла править Виталанией.

- Но я не правила Виталанией, у тебя устаревшие сведения, – перебила Аллочка. – Зато все вокруг очень хорошо правили мной. Ах, отец, о чём мы говорим! Всё это осталось в другой жизни. Здесь и сейчас нет никаких королевств!

- Здесь и сейчас – да, - печально согласился Виталор. – Но в твоей памяти Виталания останется навсегда, не правда ли? – Он подошёл ещё ближе к ограде и несмело протянул дрожащую руку, и Аллочка тоже протянула руку, но их пальцам не суждено было соприкоснуться: рука Виталора оказалась словно бы сотканной из тумана, и пальцы Аллочки совсем не ощутили её.

- Папа, - прошептала Аллочка. – Ты тоже… из моей памяти?

Виталор улыбнулся кончиками губ и кивнул: - Конечно. В нашей памяти есть много чего. Память человека…

- …удивительная штука, - продолжила Аллаин. – В ней хранится множество миров. Иногда человеку ставят диагноз – раздвоение личности, а он просто вспоминает, каким он был или мог быть в другой параллели. Верно?

- Верно, дочка.

- Папа, я люблю тебя! Я никогда ничего не забуду!

- И я тебя люблю, - Виталор, продолжая протягивать руку, начал пятиться, удаляясь гораздо быстрее, чем мог бы обычный человек, словно не касался ногами земли, и через минуту уже исчез из виду в глубине аллеи.