Через пару недель мне показалось, что я стал привыкать к этому почти постоянному бездействию, время словно растянулось, дни стали протекать иначе; у меня появилось впечатление, что я не то чтобы потерял представление о времени, — скорее, представление о времени потерялось где-то внутри меня. Тяжело объяснить это ощущение, нечто среднее между полнотой жизни и полной ее бесполезностью. В определенном смысле я был в порядке.
Но потом, дня три назад, я вдруг вспомнил, что Бог собирался скоро меня навестить, и это состояние улетучилось, а на его место снова вернулись нетерпение, тревога, а главное радость от того, что скоро я его снова увижу и мы будем разговаривать, как прежде.
И вот я жду его, считаю минуты; к тому же я заметил одну очень неприятную вещь: поскольку в саду наше тело не претерпевает никаких изменений, здесь невозможно грызть ногти — они тут тверже камня.
Это так, к слову, деталь, не лишенная значения.
— Здравствуй, друг мой!
— А! Ты вернулся! Наконец-то!
— Да!
— Знаешь, это действительно оказалось тяжело… И долго!
— Для меня тоже! Не буду скрывать, несколько раз я чуть не сдался и не побежал к тебе, но решил все же продержаться до конца. На земле я был более снисходительным, но здесь решил проявить строгость! И если понадобится, опять без колебаний поступлю так же, потому что тебе действительно пора уже образумиться! И когда я так говорю, то имею в виду не просто благоразумие, а именно мудрость, так что не нервничай и не думай, что я тебя держу за ребенка…
— Не беспокойся, я понял. Обещаю: сделаю над собой усилие, стану спокойнее и серьезнее. Впрочем, я уже начал.
— Тогда как насчет того, чтобы сразу перейти к делу? Что ты на это скажешь?
— Скажу, что мне это очень даже подходит!
Серьезные вещи
— Ну хорошо, думаю, у тебя было достаточно времени на размышление и ты наконец принял решение?
— Конечно, принял!
— Значит, ты воспользуешься Второй Властью?
— Конечно, нет.
— Правда?
— Правда. Я рад бы быть филантропом, но всему есть предел. Любовь к убийцам и педофилам — ну уж нет.
— Ах так… Ну ладно…
— Ты вроде бы удивлен, или я ошибаюсь?
— Удивлен, и даже очень. Зная тебя, твою способность сострадать, твое умение прощать, давать людям второй шанс…
— Второй шанс в отвлеченном смысле — конечно, все имеют право ошибаться! Я и сам мог бы сбить кого-нибудь на улице и стать причиной его смерти. Но я переживал бы это как трагедию, этот груз давил бы на меня всю оставшуюся жизнь… А он…
— Ты до сих пор так и не понял, что… Нет, извини, я хотел еще раз попытаться убедить тебя, но ты будешь нервничать…
— Успокой меня, скажи: ты понимаешь причину этой нервозности или нет?
— Да, конечно. Ты думаешь об Алисе.
— Именно! Я только о ней и думаю…
— Тогда я попытаюсь представить тебе все с другой точки зрения. Если бы человек, который ее задавил, не сел бы в тот вечер пьяным за руль, она не погибла бы, так?
— Со всеми этими «если» ты просто не дал бы этому случиться…
— А ты знаешь, почему этот человек надрался в тот вечер?
— Потому что его никто не любил — ты это хочешь сказать? Если бы тогда нашелся какой-нибудь более понятливый, чем я, мертвец, он подарил бы ему сферу любви и жизнь этого типа изменилась бы? Он сидел бы дома, весь счастливый, в кругу семьи, а не надирался бы в одиночку в баре? Хочешь, чтобы я поверил в этот «эффект бабочки»?
— Ладно, оставим эти аргументы…
— Ты сказал, чтобы я подумал. Я подумал.
— Да, правда, я вижу. Тогда предложу тебе последнее: посмотрим просто, на кого падет выбор Сферы, и понаблюдаем немного за этим человеком. Хочешь?
— Поверь, ты зря теряешь время.
— Ну, ты-то не слишком загружен, правда? Ну же, это тебя ни к чему не обязывает…
— Ну, если тебе так хочется… К тому же это позволит нам прогуляться на землю вдвоем!
На его лице мелькает довольная усмешка, но, поняв, что я ее заметил, он тут же прячет ее.
Если он воображает, что я передумаю…
Он протягивает руку ладонью кверху, и на ней появляется ярко-красная сфера любви; медленно-медленно шарик плывет к реке, а мы идем за ним, беседуя.
— Знаешь, большинство умерших отказываются от Второй Власти…
— Ах вот как?
— Да. Они считают, что было бы слишком несправедливо подарить Любовь негодяю, потому что у каждого среди родных и близких есть кто-то, кто пострадал от этих людей. Некоторые из умерших думают даже, что плохим людям стоило бы позволить самоуничтожиться.