Он сужает глаза и делает шаг в гардеробную, заставляя мои нервы трепетать.
— Прекрасно, - показывает он, поднимая бровь. — Просто в порядке?
Чтобы быть задницей, я улыбаюсь.
— Ага. А теперь отвали. Я занята, а ты - последний человек, с которым я хочу разговаривать после того, как сказал мне не идти сегодня к Эбби. Что это вообще такое? Ты думаешь, что можешь поставить меня на колени, а потом указывать, что мне делать в своей жизни?
Малакай стремительно сокращает расстояние между нами, и я прижимаюсь спиной к стене, стараясь держать его как можно дальше. Мама и папа дома - они легко могут подняться по лестнице и увидеть нас. Возможно, раньше нас бы это не остановило, мы любили острые ощущения, когда нас ловили, но я пытаюсь злиться на него, и я хочу оставаться злой.
Но разве это его останавливает? Нет, конечно, нет, - он наклоняется, занося нос прямо над моим ухом, чтобы вдохнуть аромат моих волос, пока его одеколон отвлекает меня. Он всегда нюхает мои волосы, всегда теребит их между пальцами. Кончик его носа задевает раковину моего уха, и я вся напрягаюсь, когда он зажимает зубами мочку. Моя киска пульсирует, и я понимаю, что мое настроение вот-вот исчезнет, и следующий урок может начаться в любой момент.
Он слегка прикусывает, и я наклоняю голову в сторону, чтобы дать ему больше доступа, удлиняя горло, чтобы он мог целовать его по всей длине и всасывать мою кожу так, что я бы дрожала, и горячие волны удовольствия пульсировали между моих ног.
Его язык лижет мой пульс, и я чувствую, как он неустойчиво бьется, когда его рука берет меня за бедро и прижимает к себе, а другая рука проникает под мою одежду, нежно касаясь намокшего материала. Я вижу слова в его глазах. — Такая мокрая, сестренка.
Мои губы раздвигаются в стоне, когда он надавливает на мой клитор, но все исчезает, как только он убирает руку, лаская ладонью мою грудь, между грудей, над сердцем, вероятно, чувствуя, как оно почти вырывается из ребер. Оно бьется для него как барабан. Сильные удары, совпадающие с моим пульсом, и он удерживает их, захватывая мой рот обжигающим поцелуем.
Он отрывается от меня, и у меня перехватывает дыхание, когда он прижимается лбом к моему лбу, обнимая меня за бедро, а его другая рука по-прежнему лежит на моем бешено колотящемся сердце. Сердце, которое, как я боюсь, уже может принадлежать моему брату.
Осознание этого разбивает меня, и мои глаза начинают слезиться, когда я смотрю на него. Его брови нахмурились, и он вопросительно наклонил голову, когда по моей щеке скатилась слеза.
— Я не могу выйти за тебя замуж, - шепчу я. — Мама заставит меня выйти замуж за какого-нибудь придурка, и я никогда не смогу иметь тебя.
Разве это неправильно? Скорее всего, он не чувствует того же самого. Он не способен на такие эмоции, но я должна быть честной с собой, хотя бы один раз, что это может быть или есть нечто большее, чем просто мое обучение его сексуальным отношениям с кем-то.
Он признал, что чувствует что-то другое, что-то, что он не может контролировать. Значит, есть шанс, что я ему небезразлична, что я не просто его учительница-сестра.
Глупые чувства. Почему я не могу испытывать чувства к Адаму? Почему к Малакаю? Почему к своему брату?
Без слов он убирает руку от моего сердца, поднимается по груди и обхватывает пальцами мое горло, после чего прижимается к моему рту.
Поцелуй жестокий, жесткий и твердый, его рука снова оказывается под моей юбкой, чтобы он мог провести пальцами по влажному пятну моих трусиков.
— Я спрошу Оливию, хочет ли она прийти, - говорит отец, но я слишком увлечена моментом, чтобы заботиться о том, о чем они говорят, когда Малакай отодвигает ткань и вводит два пальца в меня, заставляя меня с силой вдыхать воздух в его рот. — Где она?
— Думаю, она в главном шкафу, переобувается.
Как раз в тот момент, когда жар начинает нарастать, тяжелые шаги отца достигают моих ушей, я задыхаюсь и отталкиваю брата от себя, поправляя трусики на месте, и поспешно выхожу из шкафа, закрывая его, когда Малакай все еще находится внутри.
— Эй! - говорю я, слишком взволнованно, учитывая, что его сын только что прижал меня к стене и целовал, запустив пальцы в мою киску.
Мои бедра все еще дрожат, намокшие, от потребности в разрядке. Мне кажется, мои глаза слезятся, и они определенно красные.
Мы занимались этими уроками уже несколько месяцев, но Малакай с самого начала был естественным в поцелуях и использовании пальцев.
Для Малакая Визе типично быть сверхуспевающим, даже когда дело доходит до того, чтобы трахаться со своей младшей сестрой и заставлять ее хныкать от его имени и хвалить его, когда он ее ест.
Отец поправляет галстук и говорит.
—На следующей неделе в фирме будет день открытых дверей. Я хотел спросить, не хочешь ли ты прийти с братом.
О, эти слова.
Да, я бы с удовольствием кончила со своим братом. Может быть, он отвезет меня куда-нибудь на своем мотоцикле и отъест меня на нем. Или лучше, нагнет меня над ним?
Нет… больная. Больная, больная, больная.
Черт возьми.
— Конечно, - отвечаю я. — Я позабочусь о том, чтобы у меня не было практики
— Отлично, ангел. Ты всегда была хорошей девочкой. Поторопись, пока твоей маме не надоело и она не сожгла дом, пытаясь испечь очередной торт.
Как бы сильно она ни любила готовить, она не может печь, не спасая свою жизнь.
Я сбегаю по лестнице, ругая себя за то, что забыла туфли, которые собиралась надеть. Я довольствуюсь теми, что у меня есть, и хватаю свою сумочку, собираясь уходить, как вдруг в главный холл входит Малакай и смотрит на меня, облизывая нижнюю губу.
— Ты убрал место своего тарантула? - спрашиваю я, прикрываясь.
Он кивает, и я вздрагиваю. Я все еще ненавижу пауков - я выбегаю из его комнаты всякий раз, когда он решает поиграть с пушистым монстром.
Кто вообще играет с чертовым пауком и находит в этом удовольствие?
Он ненормальный.
Мама уходит первой, а грудь Малакая все еще резко вздымается и опускается, его голодные глаза блуждают по моей форме болельщицы, когда он хватает меня за запястье, прежде чем я успеваю пойти за мамой.
— Приходи ко мне в комнату, когда вернешься домой.
Моя улыбка ослепительна, и я прикусываю губу, словно моя школьная влюбленность флиртует со мной. Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не видит, и поднимаюсь на цыпочки, даря ему целомудренный поцелуй.
— Мы перейдем к следующему уроку, - шепчу я. — И я хочу услышать твой голос, пока я буду скакать на твоем члене, старший брат.
Его ноздри раздуваются, и я отступаю назад, уверенная, что его член уже стал твердым, когда я выбегаю из поместья, хихикая, когда слышу, как мой телефон вибрирует от сообщения, которое, как я знаю, от него.
Малакай: Раз уж ты учишь меня всему остальному, не научишь ли ты меня произносить свое имя? Я могу несколько раз испортить произношение, но я хочу знать, как его произносить.
Я ожидала от него какой-нибудь пошлости, но, перечитав сообщение, нахмурила брови, и сердце заколотилось в груди. Тепло, которое оно посылает через меня, заставляет меня бороться с ухмылкой и румянцем на лице. Он ни разу не произнес ни слова с тех пор, как переехал к нам, но он хочет произнести мое имя. Что это значит?
Я отвечаю.