Она исчезает в здании, и я снова поворачиваюсь к экранам, задерживая дым между губами и увеличивая изображение на всех камерах в ее квартире. Она бросает ключи на столик у двери и замирает на месте, увидев коробку конфет.
Сумка соскальзывает с ее плеча, и я усмехаюсь, глядя, как она медленно идет к ней, поднимает коробку и читает маленькую записку, которую я оставил.
Ты сегодня такая красивая, милая Оливия.
Как обычно, она выбрасывает шоколадки в мусорное ведро, а записку сминает и отбрасывает в сторону.
— Оставь меня в покое! - кричит она, раздраженно пиная свою сумку, и останавливается, увидев опрокинутую корзину для белья и свою одежду на полу.
Она закатывает глаза и проверяет свои яблоки - всегда десять, но я съедаю одно ежедневно, просто чтобы еще больше ее разозлить.
Сиденье унитаза тоже поднято, поэтому она шлепает его вниз и стонет про себя.
— Чертов чудак, - бормочет она, и моя улыбка сползает с лица при виде оскорбления, которым меня все обзывали.
Она открывает бутылку вина, наполняет бокал жидкостью с наркотиком, и я терпеливо жду, пока она отрубится на диване, прежде чем выключить экран и пойти к ней.
К моему приходу она уже слегка похрапывает, вино пролилось на пол, испачкав ковер. Я все убираю и вытираю слюну с ее рта.
Я наливаю ей теплую ванну, добавляю несколько масел и жду, пока она не начнет пениться, используя отпечаток ее пальца, чтобы разблокировать телефон и включить плейлист, который она слушает во время купания.
Она замирает в моих руках, когда я поднимаю ее, и я на мгновение замираю, когда ее голова падает мне на грудь, а ее волосы ложатся мне на лицо. Я вдыхаю, закрываю глаза и зарываюсь головой в ее плечо, снова ощущая это тепло и гадая, позволила бы она это сделать, если бы была в сознании.
Сомневаюсь. Я был бы потрясен, если бы она не попыталась выбить из меня все дерьмо, а потом не вызвала бы полицию за то, что я преследую ее и накачиваю наркотиками.
Я целую ее в лоб и несу в ванную, опускаю нас обоих на пол, пока из ее телефона играет песня Lana Del Ray. Я спускаю рукава ее платья вниз по рукам до бедер, затем расстегиваю лифчик, и ее пышные груди подпрыгивают, когда я их освобождаю.
Игнорировать острую потребность захватить сосок между зубами сейчас труднее, чем свой член. Я внутренне застонал и стянул остатки платья с ее ног, прижался лбом к ее голеням и задышал, пытаясь вернуть себе самообладание, прежде чем сесть и запустить пальцы в ее трусики.
Я сдвигаю ткань вниз по ее мягким, гладким ногам, открывая ее киску. Каждый раз, когда я это делаю, мне трудно удержаться от того, чтобы не прикоснуться к ней. Она совершенна внешне - прекрасна, потрясающа, произведение искусства, рожденное для того, чтобы свести меня с ума еще больше, чем я уже сошёл.
Мой член еще больше увеличился, и я прикусил губу, мои бедра напряглись. Она лежит на полу, холодная, голая, и я чувствую, что умираю внутри.
Если бы Малакай был свободен, я бы хотела, чтобы все мои фантазии воплотились именно с ним, - написала она в своем дневнике.
Я раздвигаю ее ноги, снова закрываю глаза и считаю до трех, держа руку на ее бедре. Не глядя, я скользнул ладонью вверх, выпустив дрожащий вздох, когда достиг вершины ее бедра, а большим пальцем провел по ее бугорку. Я впиваюсь пальцами в ее кожу, и мои глаза распахиваются, когда она хнычет.
Она все еще находится под действием наркотиков и далеко не в сознании, но ее бедра слегка покачиваются вверх, и она издает тихий звук, когда мой палец прижимается к ее клитору. Когда я провожу подушечкой большого пальца по ее клитору, медленно кружась, из моего рта вырываются короткие струйки воздуха.
Ей это нравится.
Я должен продолжать.
Другой рукой я раздвигаю ее киску, широко открывая ее для себя. Мое лицо ныряет между ее ног, и я вдыхаю ее запах, мой член, блять, жаждет освободиться от моих штанов.
Я хочу сказать ей, как опьяняет ее киска, что ее блестящее возбуждение на кончике моего носа вызывает у меня бред, безумие, бушующее в моей голове. Если бы я мог использовать свой голос, я бы сказал ей, как она совершенна, что я хотел бы остаться между ее ног навсегда.
Я не могу говорить. Я едва могу составить предложение, даже когда тренировал свой речевой аппарат в камере, чтобы произносить четыре слога без пауз.
Жалко, если честно. Хотелось произнести имя Оливии, но я с трудом заставлял себя вбивать кулак в слишком много стен.
Я умею разговаривать. Умею. Но я просто... не могу без того, чтобы не выставить себя дураком. Я заикаюсь, и интонация у меня разная.
Одно или два слова - это нормально. Лишь бы они не были многословными или коверкающими язык.
Когда придет время, я найду в себе силы сказать ей, что я действительно думаю о ней - что я чувствую, когда смотрю на нее.
Оливия приподнимает бедра, пытаясь найти мой рот, когда я отстраняюсь. Моя девочка хочет меня. Она хочет, чтобы ее трахали во время сна.
Ее киска блестит от возбуждения, и я легко ввожу в нее средний палец, ее тугие стенки сжимают меня, когда я погружаюсь глубже, затем перестаю кружить вокруг ее клитора и заменяю большой палец ртом.
Я напротив нее, посасывая ее клитор, и ее бедра снова слегка двигаются, раскачивая ее киску навстречу моему языку и пальцу. Я добавляю второй палец, загибая их внутри нее, пока я щелкаю языком.
Восхитительно, именно так, как я помню. Я трахаю ее пальцами, посасывая, покусывая, разминая член о ее неподвижную ногу. Она тихонько вскрикивает, пропитывая мою руку своим возбуждением, и я останавливаюсь, услышав, как вода переливается через бортик ванны.
Вздохнув, я вытаскиваю из нее пальцы и встаю на колени, выключая кран и спуская часть воды в канализацию.
Моя злость не знает границ, потому что я хочу разбить ванну за то, что она нам помешала.
Я расстегиваю ремень и освобождаю свой член, сжимаю в кулаке его основание и провожу по нему пальцем, наблюдая, как на ее бедрах появляется влага, как ее дырочка зовет мой член, умоляя вернуться домой.
Мои яйца тяжелеют, требуют разрядки, и я снова глажу себя, мой пирсинг скользит по моей ладони, когда я подношу головку члена к ее киске, задыхаясь, когда я проталкиваюсь в нее.
Блять.
Она такая чертовски тугая - ее киска сжимает меня, как гребаный кулак.
Я сделаю так, чтобы он вошел, думаю я про себя, проталкиваясь чуть глубже.
По подбородку Оливии стекает слюна. Я вытираю ее большим пальцем и убираю волосы с ее лица, вытаскивая на несколько сантиметров и снова вставляя до упора.
Ее брови сходятся вместе, и я прижимаюсь лбом к ее лбу, вдыхая воздух, пока трахаю ее, мои яйца шлепаются о ее бедра, тем быстрее я двигаюсь.
Такая мокрая, такая чертовски моя, даже когда она этого не замечает.
Я прижимаюсь ртом к ее рту, просовываю язык между ее губами и стону, вбиваясь в нее сильнее, быстрее, глубже, хватаю ее за ногу и поднимаю ее вверх, чтобы получить лучший угол, чем это миссионерское дерьмо.
Я чувствую вкус вина на своем языке, когда посасываю ее, и замираю, когда чувствую, как она целует меня в ответ. Или пытается. Она слегка покачивается на мне, но не так, как я вбиваюсь в нее, тяжело дышит, а ее глаза трепещут.
— Малакай.