Она снова поворачивается.
— Ты гулял с той блондинкой?
Я вздрагиваю и пытаюсь отпустить его руку, но он крепко держит меня, не обращая внимания на маму.
— Нет, он никогда с ней не встречался, помнишь? - напомнил ей папа. — Она слишком его боялась.
Облегчение проникает в меня, и я смотрю на Малакая, который изучает мою реакцию.
— Тебе не нужно быть для них придурком, - говорю я себе под нос. — Куда ты вообще ходил прошлой ночью?
Я понижаю голос.
— До того, как ты пришел ко мне в постель.
Я упускаю контакт, как только он отдергивает руку и показывает: — Я гулял с друзьями. Я уже говорил тебе об этом.
Когда папа увеличивает громкость радио, я спрашиваю.
— Тебе было весело?
— Не очень.
— Почему? - спрашиваю я.
Он ухмыляется и снова отводит взгляд, просовывая руку под фланель между нами - ждет. Он улыбается, когда я просовываю свою, и мы молча держимся за руки, мама напевает песню Isabel LaRosa.
Он снова набирает текст на своем телефоне, и тут раздается звонок.
Малакай: Ты разозлилась. Почему?
Я: Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Малакай: Моя младшая сестра ревновала?
Я гримасничаю и выключаю экран, а потом оглядываюсь, чтобы увидеть, как он беззвучно смеется, улыбается, и у него проступают ямочки.
— Засранец, - произношу я, когда наши глаза встречаются.
Я не знаю, когда я уснула, но я просыпаюсь, когда машина резко останавливается в глуши, и большой палец Малакая проводит по моей руке, которая теперь лежит на его бедре, фланель все еще скрывает наши руки от мамы и папы.
Мы отпускаем их, и он показывает: — Я слышал, как ты храпела. Даже сквозь мамино нелепое пение.
Я сужаю глаза.
— Я не храплю.
— Нет, храпишь, ангел, - говорит папа, хихикая.
— Это совсем не по-женски, дорогая, - добавляет мама.
К черту всех в этой машине.
— Ладно, - начинает папа, расстегивая ремень и поворачиваясь к нам, и я сажусь прямо. — Малакай, ты хочешь разделить палатку со мной или с сестрой? У нас есть две двухместные палатки.
Немного странно, что он спрашивает об этом. Зачем ему делить с отцом, с которым он не ладит? Они не часто разговаривают, если вообще разговаривают, поэтому вместо того, чтобы показать или даже поднять глаза от своего телефона, он показывает на меня и возвращается к набору текста большим пальцем.
— Хорошо. Дети вместе. Ты и я.
— Почему ты не купил одну большую палатку? - спрашивает мама.
Они начинают спорить о палатках, а я пытаюсь заглянуть в групповой чат, в котором общается Малакай, но со своего места вижу только смайлики и мем, который прислал один из его друзей.
С ними довольно страшно разговаривать. Однажды я забрала его, когда он был пьян, и у них играла музыка в стиле хеви-метал, волосы были заколоты, а на лице красовался пирсинг.
Я стояла у подъезда в своей форме болельщицы, а они смотрели на меня так, будто это я не вписываюсь. Не так, как когда мы все были в школе, а они были изгоями.
Малакай ударил одного из своих друзей, который пытался флиртовать со мной в тот вечер, - теперь они все сторонятся меня, как заразы. Он может быть очень... жестоким.
Странно ли то, что мне нравится, когда он злится и избивает людей ради меня? Кроме Адама - он не сделал ничего плохого и был очень мил на наших свиданиях. Нервный, но милый. Я до сих пор не знаю, почему Малакай напал на него.
Как только мы установили обе палатки, развели между ними небольшой костер и организовали места для туалетов, мы греемся у огня, темнота опускается на нас, а звезды светят ярко. Треск дров наполняет тишину. Мама накинула на плечи спальный мешок; она улыбается, глядя, как мы с Малакаем пытаемся и не можем поджарить зефир на огне.
Его бедро прижато к моему, и я так хорошо это чувствую. Интересно, видят ли это и наши родители? Но они ничего не говорят, если видят - просто болтают между собой, пока Малакай помогает выбрать самую большую зефирку и насаживает ее на конец палочки для меня.
— Кто хочет прогуляться? - спрашивает папа, и мама поднимает руку. — Пойдем. Думаю, у обрыва нам будет лучше видно звезды. Вы идете, дети?
Нам восемнадцать и девятнадцать, а он все еще называет нас детьми. Мы оба качаем головой.
Как только они скрываются из виду, Малакай достает сигареты и прикуривает одну - раздувает облако над нашими головами и опирается локтями на раздвинутые колени.
— Тебе не дам, так что не проси, - показывает он жест, когда видит, что я смотрю на сигарету между его губами.
— Я не хочу. Курить вредно, - говорю я, как будто он не курил последние два года. — Это все равно что платить за смерть.
Он беззвучно смеется и делает длинную затяжку.
Тишина, а затем, словно что-то переключается в нем, он отбрасывает полувыкуренную сигарету и встает. Я провожаю его взглядом, и он не дает мне ни секунды на размышление или движение, прежде чем хватает меня за руку и поднимает на ноги, увлекая к палатке, которую мы делим.
Я чуть не падаю, но его хватка удерживает меня на ногах.
Он держит мою руку в своей, расстегивая молнию палатки, чтобы я могла войти первой.
— Что происходит? - спрашиваю я, оглядываясь по сторонам, чтобы посмотреть, не возвращаются ли наши родители.
— Залезай, - показывает он, - или я тебя затащу.
Я вздыхаю и скрещиваю руки, вскидывая бровь в ответ на его угрозу.
— Нет, не затащишь.
Он выполняет свою угрозу, задирает переднюю часть моего свитера и затаскивает меня внутрь, бросая на спальный мешок.
— Господи, Малакай! Неужели тебе нужно быть таким чертовски грубым?
— Да, - показывает он. — Ты никогда не слушаешь, упрямая задница.
— Грубо. Что мы здесь делаем? У тебя все еще похмелье и тебе нужно поспать?
Может, он хочет пообниматься? Он всегда хочет обниматься, когда собирается заснуть. Не думаю, что я когда-либо слышала о том, чтобы чей-то брат был настолько нуждающимся и постоянно вынужденным спать рядом с сестрой, но затем наша динамика резко изменилась, когда он положил мою руку на свой член, тот самый член, о который я терлась задницей - напомнив мне, что я наслаждалась силой, с которой он обхватывал мою руку по всей его внушительной длине.
О Боже. Я все время забываю, что это было, и тогда мои щеки становятся теплыми и покалывающими.
Фонарь горит, и я вижу, как он опускается передо мной на колени, показывая: — Могу я тебя увидеть?
— Можешь ли ты меня увидеть?
Он качает головой и подходит ближе, задирая воротник моего свитера.
— Без этого. - А потом опускает руку к моему бедру, задирая материал. — И этого.
Мои глаза расширяются.
— Зачем? - спрашиваю я, чувствуя, как его дыхание ударяет мне в лицо от его близости.
— Я хочу увидеть тебя, - отвечает он. — Я обещаю не трогать тебя.
— Я уверена, что ты видел много девушек без одежды.
Я внутренне застонала. Почему я должна была говорить как ревнивая чудачка?
— Тебе не нужно видеть меня.
Но я делаю паузу, когда он качает головой.
— Нет.
— Ты не видел?
—Нет, - снова показывает. — К тому же, я хочу видеть твое тело. Почему ты не хочешь мне его показать?