3) Евгения Маркова. Возраст — сорок лет. Дочь корабельного механика Дунайской торговой флотилии, погибшего при потоплении под Веной баржи «Сомовит». Кончила консерваторию, преподавала музыку в гимназии, три года тому назад уволена по бытовым причинам. Разведена. Характер имеет весёлый и отзывчивый.
4) Леонид Бошнаков. Возраст — тридцать лет. Кончил консерваторию, совершенствовался по классу дирижирования в ГДР у профессора Зигмунда Ваймана. Отец его долгие годы был оркестрантом в Государственном театре оперетты. Пользуется большой популярностью среди любителей джазовой музыки. Талантливый музыкант, весёлый, своенравный. Иногда впадает в запой, играет в карты.
5) Танка Борисова. Дальняя родственница Теодосия Дянкова по линии матери. Возраст — пятьдесят лет, подвижная, незамужняя. Характер сварливый. Работала у инженера кухаркой и домработницей.
6) Вера Малеева. Студентка второго курса консерватории. Племянница Теодосия Дянкова по линии матери. Сирота. Последнее время посещает лекции нерегулярно. Невеста Бошнакова. О поведении ничего особенного сказать нельзя.
Снова начало темнеть — шёл дождь.
Аввакум запер полученную информацию в ящик письменного стола, затем без особой охоты, скорее как бы против воли, поднял трубку служебного телефона.
— Небольшая просьба, — сказал он. Дождик усилился, капли ручейками стекали по стеклу. «Сейчас камин догорит», — подумал он и добавил тихо, словно диктуя какое-то сверхскучное канцелярское отношение: — Распорядитесь выдать мне ордер со вчерашней датой на свободную пустую комнату в доме по улице Обориште, под номером… — «До каких же это пор?» — промелькнуло у него в голове, но он сказал вслух: — Пошлите кого-нибудь убрать помещение и отвезти туда кушетку, чертёжный стол и парочку стульев… — «Звёздный скиталец», — он невесело рассмеялся про себя и продолжал глухим, но твёрдым голосом: — И ещё большой план Софии — пусть там повесят… И больше ничего. Спасибо.
Он положил трубку, грузно поднялся с места и передёрнул плечами. «Аввакум Захов, возраст — сорок три года… — Тут он вдруг рассмеялся: — Холост. Собственного жилища не имеет… Характер — в зависимости от обстоятельств!.. Вот именно! Достаёт из гардероба наиболее подходящий костюм, сшитый на заказ. Гоп-ля, готово! Если дама не прочь потанцевать, то костюм должен соответствовать. Настоящий костюм, самый настоящий! Кто его знает, где он там запропастился и не попортила ли его моль?»
Ах, телефон!.. Что скажете, любезный? Так скоро? Чудесно! Ну? Обнаружили в квартире Саввы Крыстанова пару совершенно новой обуви «трендафора»?.. Надевалась всего один раз? Каблуки не стоптаны? Спасибо… И ещё две пары другого фасона? Нет, они меня не интересуют… Одну минутку! Каковы ваши впечатления от английского замка? Обыкновеннейший «Йале»? Чудесно! Премного благодарен!
Так. Он снова опускается в кресло, и его рука машинально роется в пачке сигарет. Почти новая обувь с нестоптанными каблуками. То есть, ещё одно доказательство, что
А = Савве Крыстанову.
Он глубоко затягивается. Сигарета — это совсем иное дело. Трубка больше годится у камина. Кстати, вот рассказ о былых временах, о Синей птице. Где-то на Марсе садится космический корабль. Среди коричневого безмолвия, на фоне бескрайнего медно-красного зарева стоит человек в скафандре, бесконечно одинокий. Нет никакой Синей птицы, все лишь снится. Для таких снов перед камином, снов с открытыми глазами как раз подходит трубка. Тогда он в своём костюме, в том — из глубины гардероба, попорченном молью. Да, трубка вполне соответствует такому костюму, приятно ощущать клубы синеватого дыма на своём лице, ощущать тепло трубки в ладони и бродить в стране Синей птицы, в стране синих снов. Или же стоять в бескрайнем одиночестве, среди пустынных и безмолвных равнин, где спустился космический корабль, трогательно ничтожный и маленький, как однодневка-эфемерида. Вот к какому костюму подходит трубка, а к этой холодной комнате с высоким лепным потолком, с письменным столом, напоминающим глыбу чёрного льда, со звонками, телефонами, телеэкраном, который показывает жизнь, как дно какого-то гигантского аквариума, — к этой комнате подходит сигарета, вульгарная сигарета, бередящая нервы и напоминающая, что костюм сшит по специальному заказу и что, разумеется,
А≠Б.
Ах, телефон! Полковник Манов. Сию минуту!
В этом просторном кабинете, застланном великолепным персидским ковром, с электрическими часами на стене, с драпри, картами, всяческими радиоустановками было тихо, спокойно, как и должно быть в кабинете, из которого тянутся нити и невидимые пути к тайному фронту. Тихо и спокойно. Было бы совсем академично, если бы в воздухе не распространялся запах «Вечернего свидания» — одеколона капитана Петрова.
Полковник провёл бессонную ночь — это было видно по его глазам. Они покраснели, были как-то печально возбуждены, веки прикрывали их, тяжёлые и серые, будто свинцовые крышки, и можно было подумать, что эти крышки чуть держались на тонких и потерявших от напряжения упругость пружинах. Полковник взглянул на Аввакума, покачал головой и чуть улыбнулся.
— Министр два раза мне звонил, — сказал он. Этим объяснялась лишь ничтожная крупица того, из-за чего ослабли пружинки. Об остальных тысячах крупиц, составлявших целое, говорить не было смысла. Аввакум понимал полковника.
«Мне все ясно, — кивком головы сказал Аввакум. — Что поделать!»
«Так-то так, — не нарушая молчания, ответил полковник. — Но что-то надо сделать!»
«Мы всегда что-нибудь да делали», — также молча заметил Аввакум.
Это был хороший ответ, знакомый ответ. Они проработали вместе без малого десяток лет, усвоили искусство понимать друг друга без слов, иной раз даже не глядя друг на друга. Обе стрелки часов соединились на цифре двенадцать.
— Начнём, — сказал полковник.
Два месяца тому назад руководство Центра при особом отделе научно-технических исследований возложило на инженера Дянкова и Савву Крыстанова разработку проекта высокогорного сооружения оборонного ключевого характера. В связи с особенностью проекта теоретическая работа проводилась в строжайшем секрете в одном из чертёжных залов Центра. В конце рабочего дня начальник Центра лично отбирал бумаги и запирал их в специальный сейф. Но вот неделю тому назад между Дянковым и Саввой Крыстановым возникли недоразумения по поводу некоторых деталей, точнее, в связи с вычислениями некоторых деталей, и так как соавторы не могли прийти к соглашению, начальник возложил завершение проекта на одного из них — на инженера Дянкова. Дело приближалось к концу, но тут Дянков как-то вдруг почувствовал недомогание и попросил разрешения работать дома. Поскольку речь шла о каких-то нескольких днях, начальник дал согласие, но при непременном условии, заключавшемся в том, что Дянков не будет дома работать над всей документацией, а лишь над отдельными деталями, и сведения будет требовать через офицеров для поручений. Итак, третьего дня он сообщил начальнику, что работу свою закончил и хочет иметь при себе все важнейшие детали, с тем чтобы составить общую картину, на сей раз с участием Саввы Крыстанова. Речь, стало быть, шла об одном дне — о том, чтобы передать инженеру почти всю документацию всего на один день… И вчера утром начальник через офицеров для поручений отсылает ему почти всю документацию — семь чертежей с соответствующими легендами…
Такова эта история по существу.
Но дальше. Экспертизой установлено отравление цианистым калием, растворённым в кардиозоле. Использование кардиозола в качестве растворителя или скорее — в качестве камуфляжа предполагает знакомство с обстановкой, состоянием здоровья инженера, лекарствами, которые он принимает, место, где их держит. Одним словом — знакомство, доступное лишь человеку близкому, т. е. человеку, который имеет контакт с домом и видится с инженером не чуть ли, а каждый день. Поэтому отравителя следует искать в том кругу людей, которые по тем или иным причинам — домашним и служебным — имели в последнее время, постоянный, ежедневный контакт с инженером.