Гнев вспыхнул в моей груди, пролетел по мозгу, и вылетел через рот.
– Мы так не договаривались, – рявкнул я, – Наша сделка предусматривает, что я могу выбирать, какое поручение выполнять, и что Вы не должны принуждать меня.
Губы цвета замороженной ягоды поднялись в бесшумном рычании, и мир превратился в занавес белого мучения, которое сосредоточилось на моих глазах. Никогда я не чувствовал такой боли. Я упал, но мне не хватило удачи удариться головой и потерять сознание. Я не мог двинуться. Я не мог дышать. Я не мог кричать.
Потом что-то холодное оказалось около меня. И что-то очень мягкое и очень холодное коснулось моего уха. Я почувствовал нечто, очень далекое от боли. Губы. Губы Мэб. Королева Воздуха и Тьмы поместила нежный ряд поцелуев вниз по внешнему краю моего уха, а затем взяла мочку в рот и очень мягко потянула.
В другом ухе я услышал голос Грималкина, говорящий низким, напряженным, голодным шепотом.
– Смертный скот. Не касаясь твоего прошлого, не касаясь твоего будущего, вот что ты должен знать: я – Мэб, и я соблюдаю свои сделки. Попробуй еще раз подвергнуть сомнению мои обещания, обезьяна, и я полностью заморожу воду в твоих глазах.
Боль уменьшилась до просто мучительной, и я сжал зубы, чтобы удержать крик. Я снова мог двигаться. Я отшатнулся далеко от нее и отползал, пока моя спина не оперлась о стену. Тогда я закрыл глаза руками и почувствовал укол замороженных ресниц.
Я сидел так в течение минуты, изо всех сил пытаясь управлять болью, и видел цвета, постепенно меняющиеся от белого к глубокой красноте, и затем к черному. Я открыл свои глаза. Попытался сфокусировать их. Почувствовал влагу на своем лице, коснулся ее пальцем. В моих слезах была кровь.
– Я не принуждала тебя, не посылала никаких моих агентов, чтобы сделать это, – продолжала Мэб, как будто в беседе не было никакого перерыва. – Тем не менее, если ты хочешь выжить, то ты будешь служить мне. Я уверяю тебя, что агенты Лета не будут отдыхать, пока ты не умрешь.
Я уставился на нее в течение секунды, все еще полуошеломленный от боли и еще раз глубоко и мудро напуганный.
– Это – другой пункт соглашения между Вами и Титанией.
– Когда один Двор движется, другой по необходимости движется с ним, – сказала Мэб.
– Титания хочет мертвого Марконе? – прокаркал я.
– Откажись, – ответила она, – и ее эмиссары продолжат искать твою смерть. Только найдя Барона и сохранив ему жизнь, ты сохранишь свою собственную. – Она сделала паузу. – Если …
– Если?
– Если ты не согласишься поднять мантию Зимнего Рыцаря, – сказала Мэб, улыбаясь, – если ты это сделаешь, я буду вынуждена выбрать другого эмиссара, и твоя причастность к этому вопросу закончится. – Ее веки томно опустились, и ее суррогатный голос стал текучим, опрометчивым, в нем послышалась нежность. – Как мой Рыцарь, ты узнал бы власть и удовольствие, какие немногие смертные испытывали.
Зимний Рыцарь. Смертный защитник Зимнего Двора. Предыдущий парень, у которого была такая работа, насколько мне известно, все еще висел распятый на замороженном дереве среди ледяных глыб, его замучивали почти до смерти, и затем исцеляли, чтобы начать процесс снова. Он уже сошел с ума где-то в одном из этих циклов. Он не был хорошим человеком, когда я знал его, но ни одному человеку не пришлось так страдать, как ему.
– Нет, – сказал я. – Я не хочу закончить, как Ллойд Слэйт.
– Он страдает от твоего решения, – сказала она. – Он остаётся живым, пока ты не принимаешь мантию. Прими мое предложение, дитя-чародей. Отпусти его. Сохрани свою жизнь. Вкус власти не похож ни на что, знакомое тебе. – Ее глаза, казалось, все увеличивались, становясь почти люминесцентными, и ее не-голос был наркотиком, обещанием. – Есть очень многое, чему я могу тебя научить.
Приличный человек отклонил бы ее предложение.
Я – не всегда мог быть таким.
Я мог бы предъявить вам некоторые оправдания, если хотите. Я мог бы сказать вам, что уже шести лет я был сиротой. Я мог бы сказать вам, что приёмный отец, который меня воспитывал, подвергал меня большему количеству форм психологического и физического злоупотребления, чем вы могли бы сосчитать. Я мог бы сказать вам, что меня несправедливо подозревали всю взрослую жизнь в Белом Совете, принципы которого и идеалы я поддерживал изо всех сил. Или возможно я мог бы сказать, что я слишком часто видел, как хорошим людям причиняли боль, или что c моим колдовским Зрением я рассмотрел много противных вещей. Я мог бы сказать вам, что меня самого неоднократно ловили и оскорбляли существа ночи, и что я никогда по-настоящему не мог возобладать над ними. Я мог бы сказать вам, что я уже сто лет не трахался.
И все это была бы правда.
Но на самом деле штука в том, что есть часть меня, которая не настолько хороша. Есть часть меня, который вырывается, чтобы нанести удары моим врагам, которая устала от незаслуженных оскорблений. Существует этот тихий голос в моей голове, который иногда хочет выбросить к черту правила, прекратить пытаться быть ответственным, и просто взять то, что я хочу.
И в течение минуты, я задавался вопросом, на что это могло бы походить, если принять предложение Мэб. Жизнь среди Сидхе была бы … интенсивной. В любом смысле, который смертный может вообразить. На что это походило бы, если жить в доме? Черт, вероятно, в большом доме, даже в чертовом замке. Деньги. Горячий душ каждый день. Каждый прием пищи – банкет. Я мог бы позволить себе любую одежду, любую машину. Я мог бы отправиться в путешествие, увидеть места, которые я всегда хотел увидеть. Гавайи. Италия. Австралия. Я мог бы научиться ходить под парусом.
Женщины, о, да. Горячие и хладнокровные девочки. Жестоко красивые, чувственные существа, все как одна передо мной. У Зимнего Рыцаря были статус и власть, а они – даже не касаясь афродизиака фэйри – чертовски привлекательны для женщин.
У меня могло бы быть … почти что угодно.
Платой за все это была бы моя душа.
И нет, я не говорю ни о чем волшебном или метафизическом. Я говорю о ядре моей личности, о том, что делает Гарри Дрездена самим собой. Если я потеряю эту сущность, ту сущность, которая определяет меня, то, что останется?
Только куча физических процессов – и сожаление.
Я знал это. Но все равно, я все еще чувствовал прохладные губы Мэб на моем ухе, они посылали медленную, приятную рябь ощущений через все мое тело, когда я дышал. И этого было достаточно, чтобы заставить меня колебаться.
– Нет, Мэб, – сказал я наконец. – Я не хочу эту работу.
Она изучила мое лицо спокойными, тяжелыми глазами.
– Лгун, – сказала она спокойно. – Ты хочешь. Я могу видеть это в тебе.
Я сжал зубы.
– Та часть меня, которая хочет этого, не имеет права голоса, – сказал я. – Я не собираюсь устраиваться на работу. Точка.
Она наклонила голову и уставилась на меня.
– Однажды, чародей, ты будешь стоять на коленях у моих ног и просить, чтобы я даровала тебе мантию.
– Но не сегодня.
– Нет, – сказала Мэб. – Сегодня ты возмещаешь мне пользу. То есть, как я и сказала, что ты будешь.
Я не хотел думать об этом, и я не хотел открыто соглашаться с нею. Так что вместо этого я кивнул на участок тротуара, где только что была скульптура.
– Кто захватил Марконе?
– Я не знаю. Это – одна из причин, почему я выбрала тебя, эмиссар. У тебя есть дар находить то, что потеряно.
– Если Вы хотите, чтобы я сделал это для Вас, я должен задать Вам несколько вопросов, – сказал я.
Мэб поглядела, как будто консультируясь со звездами через все еще падающий снег.
– Время, время, время. Никогда этому не будет конца? – Она покачала головой. – Дитя-чародей, час почти прошел. У меня есть обязанности, которые надо выполнять – так же, как и у тебя. А сейчас ты должен подняться и уйти из этого места немедленно.
– Почему? – спросил я осторожно. Я поднялся на ноги.