Я хохотнул.
– Да. Ты – святой.
– Иногда, – сказал Никодимус. – Иногда. Сейчас, скажем, встретимся с глазу на глаз. Поговорим. Только Вы и я.
– Чтобы вы налетели на меня всей бандой? Нет, спасибо.
– Приходи сейчас. Как Вы сказали, я действительно хочу говорить о деле. Если Вы дадите мне Ваше слово безопасного прохода, это можно провести даже на Вашей собственной территории.
– О? – спросил я. – И где конкретно?
– Это не имеет значения, лишь бы никто не заметил меня с Вами, пока Вы носите этот смешной заимствованный ансамбль.
Волосы на моей шее поднялись дыбом. Я чуть-чуть повернул голову. На окнах, выходящих на задний двор Карпентеров, были жалюзи и занавески, но ни одни их них не были полностью закрыты. Кухонные огни превращали окна в зеркала. Я ничего не мог увидеть за ними.
– Ну так что, Дрезден? – спросил Никодимус. – Вы даете мне свое слово безопасного прохода для нашего разговора? Или мне разрешить, чтобы мои люди открыли огонь по прекрасной молодой особе у раковины?
Я обернулся через плечо туда, где Молли вытирала посуду. Она наблюдала за мной уголком глаза, явно заинтересованная разговором, но пытающаяся не показать этого.
Наверное, я не смог бы предупредить кого либо прежде, чем люди Ника могли открыть огонь – и я полагал, что они у него действительно были там. Вероятно, в доме на дереве. Оттуда можно было хорошо разглядеть кухню.
– Хорошо, – сказал я, говоря так, чтобы все там могли услышать меня. – Я даю Вам свое слово безопасного прохода. В течение десяти минут.
– И надежду умереть? – усмехнулся Никодимус.
Я стиснул зубы.
– По крайней мере, мы встретимся.
Он снова засмеялся.
– Держите предмет этой беседы между Вами и мной, и не надо вмешивать никого.
Телефон разъединился.
Чуть погодя кто-то постучал в переднюю дверь.
Рычание Мыша наполнило весь дом, даже при том, что он оставался в гостиной.
– Гарри? – спросил Майкл.
Я нашел свои ботинки и cунул босые ноги в них.
– Я выхожу, чтобы говорить с ним. Следите за нами, но ничего не делайте, если он не начнет. И берегите спину. Последний раз, когда я говорил с ним, он меня просто отвлекал. – Я встал, надел плащ и подобрал свой посох. Потом встретил глаза Майкла и повторил, – Берегите свою спину.
Майкл слегка наклонил голову. Потом посмотрел мимо меня, на окна на задний двор.
– Будь осторожен.
Я вынул свой защитный браслет из кармана плаща и натянул его на запястье, вздрагивая, потому что тащить пришлось через небольшие ожоги.
– Ты знаешь меня, Майкл. Я всегда осторожен.
Я пошел к передней двери и выглянул из окна.
Огни на улице были погашены, за исключением уличного фонаря перед домом Майкла. Никодимус стоял в центре улицы. Его тень растягивалась длинная и темная в сторону от него – в сторону, противоположную той, куда она должна бы падать, учитывая положение света.
Мыш подошел ко мне и встал рядом, как пришитый.
Я положил руку на толстую шею моего пса, ища в темноте снаружи что-нибудь или кого-нибудь еще. Я ничего не видел – но это ничего не значило на самом деле. Там в темноте могло быть что угодно.
Но единственное, что на самом деле было важно, это испуганная маленькая девочка.
– Пойдем, – сказал я Мышу, и мы отправились в снег.
Глава 37
Снова шел снег. С тех пор, как дорожку перед домом Карпентеров очищали в последний раз, выпало пять или шесть дюймов снега. Мои шаги хрустели в тихом зимнем воздухе. Наверно, их было слышно за квартал отсюда.
Никодимус ждал меня, элегантно небрежный в темно-зеленой шелковой рубашке и черных брюках. Он наблюдал, как я подхожу с нейтральным выражением лица, его глаза были сужены.
Я задрожал, когда дыхание холодного ветра коснулось меня, и мои утомленные мускулы угрожали выйти из-под контроля. Черт возьми, ведь это я работал на Зимнюю Королеву. Так каким образом все остальные устроились совершенно удобно в середине снежной бури?
Я остановился в конце Майкловой дорожки и уперся посохом в землю. Никодимус тихо смотрел на меня некоторое время. Тень переместилась, чтобы замаскировать его выражение, и я не мог как следует разглядеть его лицо.
– Что это? – сказал он низким мрачным тоном.
Мыш уставился на Никодимуса, и издал рычание настолько низкое, что некоторые снежинки подпрыгивали от земли вокруг него. Мой пес обнажил свои зубы, показывая длинные белые клыки, и его шерсть поднялась дыбом.
Адские колокола. Я никогда не видел, чтобы Мыш реагировал так, кроме случаев серьезного боя.
И было похоже, что Никодимусу тоже очень не понравился Мыш.
– Ответьте на мой вопрос, Дрезден, – проворчал Никодимус. – Что это?
– Предосторожность против застревания в глубоком снегу, – сказал я. – Он обучен работать сенбернаром.
– Что, простите? – сказал Никодимус.
Я сделал вид, что закрываю одно из ушей Мыша рукой и пояснил театральным шепотом
– Только не говорите ему, что на самом деле они вовсе не носят бочонки с выпивкой на загривке. Разобьете его маленькое сердце.
Никодимус не двигался, но его тень переместилась и легла небольшим бесформенным пятном между ним и Мышом. Его лицо снова стало хорошо видно, он улыбнулся.
– Было время, когда на мое лицо было неприятно смотреть. Я могу задать Вам вопрос?
– Пожалуйста.
– Вы всегда отступаете в беззаботность, когда напуганы, Дрезден?
– Я не стал бы называть это отступлением. На мой взгляд это продвижение к хорошему настроению. А я могу задать тебе вопрос?
Он широко улыбнулся.
– О, пожалуйста.
– Каким образом у некоторых из вас, кажется, есть личные имена, а других называют только по Падшему в монете?
– Это не сложно, – сказал Никодимус. – Часть нашего ордена – активные, усердные умы, с силой достаточной, чтобы сохранить свой смысл. Другие, – он пожал плечом, изящное, высокомерное маленькое движение – не имеют собственного значения. Одноразовые сосуды, и ничего больше.
– Как Расмуссен [68], – пробормотал я.
Мгновение Никодимус выглядел озадаченным. Потом его глаза внезапно сузились, пристально сосредоточившись на мне. Его тень снова пошевелилась, и что-то зашумело, волнующе похожее на змеиный шепот.
– А, да, сосуд Урсиэля. Точно. – Он смотрел мимо меня на дом. – Это Ваши друзья шумят за Вашей спиной?
Конечно, черт возьми, они, хотя я понятия не имел, почему. Я старался сохранить на лице выражение игрока в покер.
– Почему именно они?
– Попытайтесь вообразить события в Аквариуме с их точки зрения. Они входят в здание с Вами, вместе с кем-то, кого они обычно не брали – но Вы настояли, чтобы Вашу группу сопровождал полицейский детектив. В результате Вы уходите на частную конференцию с только Вами, мной, и сторожевым псом Архива. Потом встает преграда, и они могут только слышать ужасную ярость конфликта. Как только появляется возможность, они мчатся туда, и видят, что мои люди тянут Вас из воды – им нужно было забрать монету из Вашего кармана, но Ваши друзья этого знать не могут. В результате Архив уведен, ее телохранитель ранен или мертв, а Вам вполне очевидно помогают мои люди.
А они так и не видели, что случилось, – продолжал Никодимус. – Подозрительному уму Вы могли бы показаться нашим сообщником.
Я сглотнул.
– Я сомневаюсь, чтобы они так поняли.
– Да? – сказал Никодимус. – Даже при том, что Вы собираетесь отдать мне монеты, которые Вы взяли в Аквариуме? Одиннадцать монет, Дрезден. Если я верну их, все, что Вы и ваши люди сделали в течение прошлых нескольких дней, будет впустую. Я стану столь силен и овладею силой Архива самостоятельно. Скорее они могут предположить, что Вы идеально расположились, чтобы предать их в критический момент – который сейчас наступает.