Едва я присел и начал изображать мышь, как древнее, полугнившее дерево старого консервного завода задрожало подо мной, я ощутил вибрацию подошвами ног. Потом еще раз, и еще, ритмично, как медленные шаги.
Они сопровождались звуком движения Магога, такое тяжелое, кожистое шарканье по снегу, сопровождаемое равномерным сопением, как мехи кузнеца. Затем я услышал, как Магог внезапно остановился в снегу и удивленно фыркнул, а потом издал громкий рев вызова.
И голос, очень глубокий, звучный голос, сказал,
– Уйдите с этого места, существо. Моя ссора не с Вами.
Магог с завыванием ответил что-то на языке, которого я не понимал.
– Примите это, как есть, Старший, – сказал сильный голос, мягко и с уважением, – у меня тоже есть обязанность, от которой я не могу отклониться. Этой ночью мы не должны иметь разногласий. Отбудьте с миром, Старший, с Вашим вьючным животным.
Магог снова зарычал на том же иностранном языке.
Глубокий голос стал жестче.
– Я не ищу ссоры с Вами, Падший. Я прошу Вас, не принимайте миролюбивое намерение за слабость. Я не боюсь Вас. Прочь, или я Вас повергну.
Обезьяноподобный динарианец взвыл. Я услышал, как его когти шкрябнули, разрывая землю, и крупное тело помчалось вперед к источнику глубокого голоса.
Магогу, казалось, не хватило слов, чтобы дать достойный ответ.
Я не мог видеть то, что затем случилось. Была вспышка золотого и зеленого света, как солнечный свет, отраженный от новой весенней травы, и детонация в воздухе, звук, который был не то, что бы раскатом грома, не то, что бы взрывом огня. Это было даже не очень громко, но я ощутил это всей поверхностью моего тела так же, как и барабанными перепонками.
Стена консервного завода разрушилась внутрь, и Магог – точнее, то, что осталось от Магога, – влетел через нее. Он рухнул на пол приблизительно в двадцати футах от меня. Огромные куски отсутствовали спереди гориллоподобного тела, включая его бедра и большую часть передней половины его туловища. Но это не была рана. Пустые куски были как бы нарисованы нежным желто-зеленым жаром, который, казалось, запечатал кровь. Пока я таращился, Магог вздрогнул один раз, а затем обмяк. Крошечные ростки зелени в течение нескольких секунд распространились по трупу, развернулись листья, а затем в изобилии красок расцвели полевые цветы.
Покрытие цветущих растений, казалось, пожирало тело гориллы и проявлялось смертное тело, что было под ним, – мускулистый молодой человек, все еще скромно покрытый завесой цветов. Он был совсем мертв, его глаза были безжизненны и пусты, и цветы росли в отверстии, где было его сердце. На нем был кожаный воротник с висящей небольшой резиновой рамкой, вроде собачьей бирки, в которой чернел знак динария. Он был совсем мальчишкой, едва ли старше Молли.
Снаружи раздался глубокий, звучный вздох. Потом тяжелый удар, от которого задрожала земля. И еще один.
Он приближался.
Мое сердце подпрыгнуло прямо мне в зубы. Конечно, я понятия не имел, кто был там, но все признаки кричали, что это был один из Сидхе. Они в самом деле использовали архаичные обороты речи – или, возможно, было более справедливо сказать, что они только так и разговаривали. Так или иначе, все указывало на то, что это был Самый Старший Брат Граффов, прибывший, чтобы рассчитаться с чемпионом Зимы в этом деле, и способ, которым он только что поверг одного из динарианцев, как будто тот был нахальным эльфом, не предвещал ничего для меня хорошего.
Я попятился назад, поскольку тот ужасный звук раздался снова, и половица под моей ногой сомнительно заскрипела.
Тут у меня возникла идея. Каждый следующий еще больше, и так далее. Если Самый Старший Графф был еще больше, чем последний, то возможно я мог бы использовать хрупкий настил против него – достаточно долго, чтобы добраться до лодку и отчалить от острова, в любом случае. Открытая вода была другим фантастическим нейтрализатором огромного несоответствия размеров. Устанавливание реалистических целей всегда было моим ключом к успеху. Я не мог выиграть борьбу с этим существом. Я только должен был прожить достаточно долго, чтобы убежать.
Я рискнул, выбрал самую твердо-выглядящую половицу, которую мог увидеть, и двинулся через комнату к дальней стороне здания, той, что ближе к воде, и повернулся, чтобы стоять лицом к отверстию в стене, через которое тело Магога влетело сюда.
Бум. Бум. Бум.
Я подготовил свое волю и вытащил мой защитный браслет, на случай, если он будет нужен. Я поднял свой посох и направил его туда, где, как я думал, окажется голова Самого Старшего Граффа, когда он войдет, чтобы он сразу понял, что я серьезен.
Бум. Бум. Бум.
Я прицелился посохом немного выше.
Бум. Бум.
Пот просачивался сквозь мои брови.
Бум. Бум.
Сколько еще этот парень будет идти?
Бум. Бум.
Это уже становится смешным.
Бум. Бум.
И Самый Старший Графф появился в отверстии.
Он был пять футов высотой. Пять и два, максимум.
Он носил одежду с капюшоном, откинутым так, что я мог ясно видеть его завитые, как у барана, рожки, разные козлиные особенности, длинную белую бороду, желтые глаза со зрачками в форме песочных часов.
В правой руке у него был деревянный посох, покрытый рунами, который выглядел почти точно, как мой собственный.
Он сделал хромающий шаг вперед, опираясь на свой посох, и когда он опускал его на землю, посох мерцал зеленым светом, который проходил через землю и выплескивался наружу звуковой волной. Бум.
Половицы заскрипели под ним, он осторожно остановился и спокойно встал передо мной, положив обе руки на посох. Его одежда была опоясана старым куском простой веревки. Через него было перекинуто три мантии, – фиолетовые, полинялые и изношенные от времени.
Это были мантии, которые носят члены Старшего Совета, лидеры Белого Совета Волшебников. То есть, вообще говоря, самые старые и самые сильные волшебники на планете.
И Самый Старший Брат Граффов, очевидно, убил троих из них в поединках.
– Да, – сказал я, – сегодня точно не мой день.
Графф обратился ко мне торжественно.
– Приветствую тебя, молодой волшебник. – У него был глубокий, звучный голос, слишком огромный и богатый для тела, из которого он исходил. – Вы, конечно, знаете, почему я приехал.
– Чтобы убить меня, по всей вероятности, – сказал я.
– Да, – сказал графф. – По приказу моей Королевы и в защиту чести Лета.
– Почему? – спросил я его. – Почему Лето хотело, чтобы динарианцы захватили Марконе? Почему Лето хотело, чтобы они контролировали Архив?
Графф смотрел на меня довольно долго, и когда он заговорил, я мог поклясться, что его голос был задумчивым. Возможно, даже обеспокоенным.
– Не мое это дело, знать такие вещи – или спрашивать.
– Граффы – чемпионы Лета в этом вопросе, не так ли? – потребовал я. – Если не Вы, тогда кто?
– А что насчет Вас, волшебник? – возразил графф. – Вы спросили, почему злая Королева Зимы пожелала, чтобы Вы препятствовали тому, чтобы Марконе был взят теми слугами самой темной тени? Почему она, кто воплощает разрушение и смерть, желала бы защитить и сохранить Архив?
– Ну, фактически я спросил, – сказал я.
– И какой ответ Вы получили?
– Графф, – сказал я, – я обычно не в силах понять, почему смертные женщины делают то, что они делают. Нужен куда более мудрый человек, чем я, чтобы понять, что на уме у женщины-фэйри.
Мгновение самый старший Графф безучастно смотрел на меня. Тогда он откинул назад свою голову и издал звук… хорошо, больше всего это походило на ослиный крик. И-и-а-а. И-и-а-а. И-и-а-а.
Он смеялся.
Я тоже засмеялся. Просто не мог удержаться. Впечатлений сегодняшнего дня было слишком много, и смех ощущался просто отлично. Я смеялся, пока у меня живот не заболел, и когда графф увидел, что я смеюсь, он расхохотался еще сильнее – еще больше похоже на осла – и это заставило меня расхохотаться в свою очередь.