Жара растворяет в себе город.
В июле нормальная, осмысленная и деятельная жизнь вполне возможна только возле вентилятора или с поминутным условно (при температуре воды в двадцать пять градусов тепла) холодным душем. Подозреваю, в этом месяце процент производственного брака по городу особенно высок: шутка ли — лишнего усилия не сделать, чтобы не взмокнуть, сидишь на службе, прилипнув к стулу, распаренно вялым, одурело грустным и, мягко говоря, несообразительным. В надежде хоть на маломальский сквозняк раскрываются все окна и двери (ныне всюду ставят кондиционеры).
Наконец наступает несколько недель — от духоты не спасает даже ночь. Воздух в городе настолько ослабевает, разленивается и киснет, что становится не в состоянии хоть чуть-чуть колыхнуться, хоть едва-едва сдвинуться, переменить место. Разве что рано утром чуть повеет спросонок. Кто из горожан не поминал в сердцах этого времени, убежденно восклицая, что уж лучше все-таки зима!.. Эти несколько недель жары в почти полном безветрии при извечно высокой летом влажности — действительно нелегкое испытание, особенно тяжелое для тех, кто родился и вырос не здесь.
Летом город полон до черноты загорелых южан собственного солнечно-пляжного производства, сродни сочинским и крымским.
Соперничество, кто сильнее загорел, было для нас самым важным летним делом. Иногда это удавалось до такой степени, что кожа приобретала глянцевито-фиолетовый оттенок. От нее, если поднести к лицу руку, попахивало каленым. Царапины оставляли белесый след. Острым кончиком щепки мы выцарапывали на руке у локтя имена наших девчонок, веря в эту недолгую солнечную татуировку, как и поныне некоторые несознательные граждане (гражданки) еще верят в любовную присушку.
Все лето тихо и тонко потрескивают железные крыши, в ходу белая одежда и черные очки, в продаже нет вентиляторов, шоферы стараются поставить машину в тень, а у автобусов открывают или снимают щитки моторов, на небольших окраинных улочках, будто на степной дороге, пыль покрывает придорожные кусты и деревья сероватым налетом (пыльный запах городских листьев сразу отличишь от лесных), на перекрестках выставляются квасные бочки, в которые время от времени заливают пиво, очень похожее на квас, зато потом и квас будет похож на пиво. В огромных окнах заводских корпусов прибавляется дыр. А уж сколько разводится комаров — и говорить нечего.
Лето хозяйничает в городе полноправно и неделимо. Под его началом равно оказываются и директор, и секретарь-машинистка. Директоры пытаются спастись на служебных машинах в сторону дачи, дома отдыха, рыбалки. Зато секретарь-машинистки чаще появляются на городском пляже, где с ними усиленно стараются познакомиться командированные, приступая к делу с убежденных уверений, что в городе самые красивые в Союзе женщины. Лето задает тон газетам. Их главными темами становятся сенокос и заготовка кормов, шефство над полями, будни речников, праздники строителей.
В лете, на мой взгляд, скрывается своеобразный душевный аристократизм: самое роскошное из времен года по убранству и наличному состоянию, оно же самое демократичное по характеру. Равнодушное к одежде, встречает людей не по ней. На пляске, без регалий и примет служебно-материального полпенни, будь ты доктор наук или директор гастронома, находчивый человек с «жигулями» на каждого члена семьи или рядовой инженер, рабочий с «Дальдизеля», сотрудник «Дальгипротранса» — всяк друг другу ровня.
Лето учило нас плавать, рыбачить, собирать грибы, играть в футбол, лазить по крышам и пожарным лестницам, любить реку, облака, закаты, восхищаться грозами, ливнями. Оно одаряло нас великим числом открытий и умений. Помогало скрыть отступления от родительских наказов и запретов (нельзя ходить на речку — высохнешь, если обратно идти помедленнее, в крайнем случае — присядешь на железный подоконник, будто к горячему утюгу приложился). Гуляй допоздна — к десяти вечера только и начнет смеркаться. А день проходил так, что зимой столько и за месяц не наживешь.
Летняя пора украшает город цветами, год от года все больше, искуснее и богаче. Осыпает тополиным снегом, укладывая его невесомыми сугробами вдоль обочин. Прибавляет движения, уюта и света. И словно распахивает город: как никогда его улицы и дворы полны людей, голосов и смеха, прогулок, встреч.