—◦Не запомнил,◦— виновато и немного растерянно улыбнулся Дымба.
—◦Про велосипедные скачки, разве нет?
—◦Ну да,◦— подумал и согласился Дымба, ожив.◦— Это в тридцать восьмом, в Харькове. Старт давали. Массовый. Народу гибель. Руль за руль, педаль за педаль цепляются. Сигнал, а я — падаю! А через меня — двое! И еще, и еще! Куча мала! Свист. Орут кругом. Вскакиваю — ха! Кому-то в спицы ногой! Велосипеды, люди валяются. Барахтаются. Рожи — не гляди. Ну, думаю, сейчас догонит кто — убьет! И жать на педали! Догоняю быстренько общую толпу. Затесался в нее. Не оглядываюсь. Прикидываю, что лучше вообще подальше удрать. И еще сильнее накручиваю. Ну и одного обхожу, третьего, десятого…
—◦Велосипедный Орфей,◦— миролюбиво отозвался на это отступление Савский.◦— Воспевал дни и ночи напролет. И если, скажем, ремонт шел легко, про победы рассказывал, а плохо — самые жуткие истории вспоминал. Это у нас все знали… Ты не увлекайся!
—◦Ну, отошел товарищ лейтенант, на землю присел. Планшет открыл, достал листок чистый, карандаш. А листки это — тетрадные. Я их много подарил ему. Давно лежали, как писать стало некому…◦— Дымба о чем-то промолчал, я не спросил сразу, а после забыл.◦— Вытащил листки товарищ лейтенант, задумался, а затем стал сочинять что-то.
—◦Это Тарас особые записи вел,◦— перебил Савский.◦— Показывал кое-что: там его мысли разные про земной шар, записи о книгах, какие прочел о нем, и о революционерах, об интербригадах и об Испании. Он все туда перво-наперво собирался. Отмечал даже, сколько километров осталось и как туда лучше долететь в свете новых успехов союзников на Средиземном море. Про наши с ним разговоры. И про свою идею, что как хорошо бы — сразу после Берлина на Мадрид повернуть! А еще до Берлина-то было воевать и воевать. Вот такой был человек: народ за народом хотел освобождать. Хоть и в одиночку!.. Вот эти листки вроде дневника у него были. В полет — никогда. Хранил их…
Савский зашелся кашлем внезапно, но прерывать мысль не хотел, упорно пытался говорить. Вбежала жена, перехватила у локтя его ораторствующую руку, прижала ему к груди крепко, уложила Савского на подушку и все время просила требовательно: «Успокойся, ну успокойся, не расходись…»
— Да не расхожусь — я спокоен,◦— отмахивался Савский, кашляя еще пуще и морщась. Дымба вторил жене: «Вы бы передохнули, я пока — дальше…» Но едва Дымба брался продолжать рассказ, Савский перебивал его, что сейчас и сам сможет, уже отдышался. В упорной, деликатной борьбе с его упрямством терялась нить.
По фразе, по слову я все-таки собрал немало. Написал за них. На свой страх и риск. Позже Савский прочел и одобрил. Отправили Дымбе — сделал всего несколько замечаний.
«Солдат пыхтел, делал что-то под бдительным наблюдением Дымбы. Дымба поучал его терпеливо. Жаворонки пели. Ветер дергал у Медведкина листки и загибал их на карандаш. Но жаворонки сбивали и мешали больше. Будто их не было слышно тысячу лет!
—◦Хорошая птица. Добро несет,◦— заметил Дымба, поднял голову и прищурился. Хотел увидеть.
—◦Благовещение,◦— сказал солдат.
—◦Чудно,◦— ответил Дымба.
—◦Что чудно? — спросил солдат.◦— Весть о благе. Как вы сами сказали: к добру.
Действительно, хорошая птица — жаворонок. Повиснет над полем несколько пичуг, несколько, едва разглядишь, точек на небосклоне, радуются солнцу во весь голос, а будто все небо в серебряных колокольчиках. Душа весны.
Медведкин сдался — совсем не писалось. Вытянулся, расстегнул гимнастерку. По лицу и открытой шее принялись бродить лучи, прикасались мягко, ощупывали осторожно. Дурная — война! Какой жизни мешает!
—◦Эх, домой тянет, Спиридон Иванович,◦— вздохнул солдат.
Они с Дымбой разговаривали тихо. Солдат рассуждал. Дымба отвечал коротко. Под их разговор и под жаворонков Медведкин прикрыл глаза. А потом тело будто всплыло, перестало ощущаться. Подступили смутные, смешанные друг с другом видения и зыбкие картины. Пожалуй, он все же не задремал: все слышал, и мысли были те же, о чем только что и думал…
—◦Тянет, прямо невтерпеж,◦— продолжал вздыхать солдат.
—◦Подай!◦— требовал голос Дымбы и сочувствовал: — Потянет: который год прошел!
И Медведкин увидел, как идут они с Дымбой через огромный, конца и краю нет, цветущий сад. Земля под ногами — пух, так перепахана! Цветы — словно облаками окутаны стволы. «Подкрутить не мешало бы»,◦— говорит Дымба и показывает на цветы. «Спиридон,◦— возразил ласково.◦— Да цветы же!» — «Должен быть полный порядок. Иначе никаких вылетов!» — строго сказал Дымба.