Когда мы подошли к дому той дамы, я как раз вспоминал о фрикадельках и марципановых свинках, наполовину облитых шоколадом — от середины туловища до хвоста. В лифт елка не влезла, так что мне пришлось тащить ее на пятый этаж.
Я прислонил ее к стене в гостиной.
— Дальше мой муж все сам сделает, — сказала дама и зажгла хрустальную люстру под потолком. Та засверкала всеми цветами радуги. И дама тоже: в ушах у нее поблескивали серьги. Она сняла шапку и стала похожа на фею, правда довольно рослую. Дама смотрела на елку и улыбалась. Наверное, представляла ее уже нарядной — со свечами, мишурой и игрушками.
— Правда, на удивление красивая елка? — спросила она.
— Правда.
— Скорей бы наступил мир!
— Да, — сказал я и вздохнул, потому что подумал о папе и о том, что он не приедет на Рождество. А еще об Эльзе, которая так рассердилась, что сломала линейку. Теперь-то она уж точно не захочет иметь со мной дела.
Но внезапно мои грустные мысли улетучились. Дама подошла ко мне, и я почувствовал необыкновенный аромат. Как будто на летнем лугу разом распустились все цветы.
— Вот, держи. Спасибо за помощь, — и она протянула мне деньги.
— Это очень много.
— Вовсе нет.
— Спасибо. Тогда позвольте откланяться, — сказал я. Поклонился и сделал пару шагов в прихожую. Но затем повернулся:
— Можно мне еще раз понюхать?
— Понюхать что?
— Этот аромат. Он такой легкий и радостный. Я никогда не встречал такого приятного запаха.
— Это всего лишь духи.
Она принесла маленький флакончик, должно быть хрустальный. На дне еще оставалось немного духов.
— Возьми, так ты сможешь радоваться, когда захочешь. И еще возьми вот это, потому что ты молодец.
Она дала мне шоколадку, плитку Marabou. На обертке две коровы безмятежно паслись на золотом летнем лугу.
Как она догадалась, что я люблю шоколад?
— С Рождеством! — сказала дама. Мне показалось, что она стала еще больше похожа на фею.
— С Рождеством, — ответил я.
Глава 5. Танец со шваброй
По дороге домой я зашел на площадь и собрал в мешок ветки и щепки, оставшиеся там, где Гранфорс продавал елки. На улицах было темно и пустынно. В эту зиму фонари не зажигали. А на окнах были темные шторы — для светомаскировки, чтобы бомбардировщики сверху не видели домов.
Но у нас в квартире было светло. Мама уже пришла домой. Она завела патефон и кружилась по комнате со шваброй. Прижимала ее к себе и скользила по паркету, прикрыв глаза, словно во сне. Песня называлась «Cheek to Cheek» — «Щека к щеке».
«I’m in Heaven», — пел Фред Астер. Это в честь него меня так назвали.
— Привет, — сказала мама, заметив меня, — вот, пытаюсь согреться. Конечно, танцы со шваброй — это совсем не то. Но ничего не поделаешь.
— Не то что с папой танцевать, верно?
— Вот именно.
Она любила танцевать с папой. Они так и познакомились. Но сейчас папины танцевальные туфли стояли в гардеробной одни, без его ног, и скучали. Как и мы с мамой. Но нам не хватало его целиком.
— А вдруг папа все-таки сможет приехать на Рождество?
— Он написал, чтобы мы на это не надеялись. Такие вопросы решают на самом верху.
— Дурацкая война!
— Да, пусть будет проклята эта чертова война! — и она швырнула швабру в угол.
— Ты что, нельзя так ругаться!
— Можно, когда речь о войне, то можно.
Мама посмотрела на папину фотографию на печной полке. И на свою, что стояла рядом. На ней она сложила руки на круглом животе и улыбалась, потому что там внутри был я.
Но теперь мама не улыбалась, хотя так же держала руки на животе.
— Как бы я хотела, чтобы он приехал! — вздохнула она. — Ну хотя бы на пару часиков.
— Когда любишь, всегда грустишь в разлуке… — вздохнул и я вслед за мамой.
— Да, в любви радость и грусть всегда рядом.
— Верно, — согласился я.
Я капнул из флакончика на указательный палец и поднес его к маминому носу.
— Чувствуешь запах? Тебе нравится?
— Очень приятный. Откуда это у тебя?
— От одной покупательницы. Она была похожа на фею. Вот увидишь: скоро все наладится. А на это ты сможешь купить продукты к Рождеству. И даже гиацинт, он тоже хорошо пахнет.
Я отдал маме деньги, которые получил от той дамы.
А она крепко меня обняла.
— У нас все будет хорошо в это Рождество. Даже если будем только ты, я и мой животик. Не пора ли уже доставать наш вертеп?