Таблетки стали помогать. И уже через пару недель я действительно чувствовал себя лучше. Я уже забыл об этом странном разговоре и докторе... Но он оказался прав, это было мнимое улучшение. Я стал иногда улыбаться, меньше тревожился, но внутри оставалась тоска — тяжелая, мучительная, изматывающая.
Я пришел к этому доктору снова. Но и в этот раз он не спешил браться за причины моей депрессии. «Вы бежите от боли, — сказал он мне. — А я предлагаю вам другую боль. Подумайте, нужно ли вам это». Я удивился. «Мне не нравится, что вы говорите загадками», — сказал я. «Загадка — это ваша жизнь, — ответил он. — В этом все дело».
Я разозлился и, уходя, даже хлопнул дверью. Но скоро мне пришлось пожалеть о своем поведении. Моя депрессия, ее второй вираж, даже с таблетками была ужасной. Она опустилась на мою жизнь, как кромешная ночь, утопив во мраке безысходности все мои чувства, кроме боли. Я физически ощущал, что надо мной завис ангел смерти.
Когда я пришел к этому доктору в третий раз, я увидел вдруг с каким сочувствием он на меня смотрит. Странно, что я не замечал этого раньше. Ведь я уверен, эта сила всегда была в его взгляде...
Валерий замолчал.
— И что, что он вам сказал? — спросил я, не в силах больше выдерживать это напряжение.
— Что он сказал? — Валерий поднял голову. — Он сказал, что я никого не люблю. Это ужасно, но это правда. У тех, кто по-настоящему любит, не может быть депрессии. Депрессия возникает только у тех, кто зациклен на себе. А любящий думает о другом человеке, о том, кого он любит. И даже, если любимому человеку плохо, у него не опустятся руки и не будет депрессии. Ему не до слез...
Повисла пауза. Это признание прозвучало, как выстрел. Но мне показалось, что Валерию нужно было это сказать. Сказать правду.
— Валерий, но ведь это не все? — спросил ты. — Он должен был...
— Да, вы правы, — Валерий покачал головой. — Это не все. Я многое о себе узнал. Я узнал о том, как оправдываю себя. О том, как я лгу самому себе. Что я боюсь правды, потому что боюсь ответственности. Ведь, сказав «А», нужно говорить и «Б».
— Какой ответственности? — не понял я. Валерий как-то рассеяно улыбнулся:
— Перед самим собой, — сказал он. — Знаете, я в детстве очень любил одну книгу. «Маленького принца» Экзюпери. И запомнил оттуда фразу: «Мы ответственны за тех, кого приручили». Всю жизнь я следовал этому правилу. Хорошее, благородное правило... Но что делать, если ты разочаровался? Как быть, если ты понял, что не должен был приручать того, кто приручился? Куда бежать от жизни, превратившейся в «Ад»? От тебя ждут того, чего твое сердце просто не может дать...
Он плакал. Плакал, как ребенок. Стоны рвали и душили его.
— Валера, что ты такое говоришь? — вставила Тамара. — Это ерунда какая-то!
— Я говорю, что я врал самому себе, Тамара! — воскликнул Валерий. — Мне казалось, что я думаю о тебе, о Машеньке. Что я несу за вас ответственность. Но это была ложь. Ложь, потому что, на самом деле, я думал только о себе.
Я думал о том, что я не могу с тобой жить, что ты мне чужой человек, что ты не понимаешь меня. Пытаясь быть ответственным за вас, я не был ответственен перед самим собой. И поэтому ничего не получилось. На лжи нельзя построить жизнь.
Если бы я любил, если бы это чувство жило во мне, все было по-другому. Но я не любил, я пытался все сделать правильно, но не по правде. Я думал, что ответственность — это любовь. А оказывается любовь — это ответственность.
Знаешь, Тамара, я спросил этого доктора. Я сказал ему, что вот, мол, есть сказка и что там есть такие слова: «Мы ответственны за тех, кого приручили». И знаешь, что он мне ответил? Знаешь?!
— Нет, Валера, я не знаю, — Тамара скривила рот.
— Он мне сказал: «Это хорошие, правильные слова. Но беда в том, что никто в этой сказке не говорит друг другу „Я люблю тебя“. Никто. Ни Маленький Принц, ни его Цветок, ни Лис, ни — самое ужасное — сам Экзюпери. И даже когда Маленький Принц рассказывает летчику о своей ошибке, об ошибке цветка, тот говорит лишь: „Я люблю, когда ты смеешься“. Но это не то же самое, что и „Я люблю тебя“. И мальчик погибает...».
— Валера, ну что ты слушаешь какого-то там доктора! — Тамара крутилась на месте, как торговка на базаре. — И я вообще ничего не понимаю, о чем речь! Ты что, нас с Машенькой не любишь?..
— А ты нас с Машенькой любишь?! — глаза Валерия блеснули ненавистью и презрением.
— Конечно!.. — не задумываясь, выпалила Тамара.
— А почему тогда мы несчастны! — взревел он и схватился руками за голову. — Господи, почему же я его не послушал! Надо было взять на себя ответственность. Перестать лгать. Не пускать свою жизнь на самотек. Как же я мог так испортить свою жизнь?!
— И мою! — вставила Тамара.
— Нет, и ее, — Валерий указал на Машу. — А свою ты испортила сама.
Машенька встала с постели и подошла к папе. Она обняла его, как умеют обнимать только дети, и стала шептать ему на ухо:
— Папа, папочка, не плачь, пожалуйста, не плачь. Ты хороший. Я тебя люблю, папа, — сказав это, она отняла его руки от лица, посмотрела ему в глаза и тихо-тихо, еле слышно произнесла: — Папа, правда страшит, но с ней не страшно.
Слыша это, глядя на них, ни я, ни ты не могли сдержать слез. Этот ребенок, эта маленькая девочка обезоруживала силой своей любви. Той нежностью и той уверенностью, которая жила в ней, в ее едва живом существе.
«Ответственность — это не любовь. Любовь — это ответственность», — прозвучали в моей голове слова Валерия. Его дочь знала это и без доктора. Она знала это, потому что любила.
— Впрочем, я как всегда оказалась права! — воскликнула Тамара, глядя на Машу. — Прямо на глазах видно, что ей становится лучше. Прямо на глазах! Нет, Нина Петровна — это наше спасение! Пришли от нее люди, сделали, что нужно...
— Мы не от Нины Петровны, — сказал ты, словно бы между делом.
— Не от Нины Петровны? — удивилась Тамара. — Как?! А от кого же?
— Мы просто пришли к вам, точнее — к Маше, — ответил ты. — Но сейчас будут от Нины Петровны. И я бы советовал вам к этому приготовиться. Она хочет украсть Машу.
— Украсть?! — Валерий поднял на тебя глаза.
Где-то внизу послышался шум.
*******
— Что там такое?! — Валерий встал с кресла и вышел в коридор.
Шум усиливался. Снизу доносились крики охраны, кажется, началась потасовка, быстро превратившаяся в драку. Послышались быстрые шаги — кто-то бежал вверх по лестнице, кто-то вниз. Звуки ударов и хлопки, похожие на звук открываемых бутылок с шампанским.
— Они, что, все с ума посходили? — претенциозно воскликнула Тамара и собралась пойти выяснить, в чем дело.
— Не ходите туда! — закричал ты. — Где у вас черный ход?
— Черный ход? — удивилась Тамара. — Рядом с кухней. И все же, что там творится?!
— Вам лучше этого не знать, — ответил ты. — Вы должны слушаться меня — пойдемте к черному ходу!
— Ну что за глупости! — возмутилась Тамара. — Я пойду посмотрю, в чем дело!
Она направилась к выходу.
— Не валяйте дурака, нужно бежать! — потребовал ты.
Тамара смерила тебя презрительным взглядом, развернулась и пошла к главной лестнице.
Машенька, давай, садись ко мне на руки! — скомандовал ты. — Покажи нам, где кухня.
И Маша сделала все, как ты сказал. Она обняла тебя за шею, ты подхватил ее. Мы выскочили в коридор и бросились в направлении кухни. Там мы отыскали черный ход и уже через несколько секунд были на лестнице.
Как раз в этот момент к дому подъехала машина скорой помощи. Ты сделал знак, чтобы водитель остановился.
— Юрий Петрович здесь? — крикнул ты через окно.
На тебя уставился пожилой мужчина в очках и белом халате: