По-настоящему тревожной приметой с точки зрения Кёсем — и, пожалуй, единственным достоверным подтверждением ее сомнений — было то обстоятельство, что Кюджюкбиркус за несколько месяцев пребывания в гареме так и не завела ни единой подружки, ни с кем не сблизилась. Даже на ночных совместных посиделках — и то всегда садилась чуть в стороне, словно бы и не со всеми пришла, а так, мимо ходом. И это ночами, когда испуганные гедиклис жмутся друг к дружке, понимая, что совершают запретное, но не в силах удержаться. А уж днем-то и говорить нечего — днем Кюджюкбиркус и вообще носа не опускала, на других смотрела только сверху вниз, словно мулла с минарета. Даже и непонятно, как ей это удавалось, при ее-то маленьком росточке? Но ведь именно так и смотрела!
Во всяком случае — так было еще вчера.
Но вот же, однако — не одна сидит, как раньше бывало, гордая и надменная, а чуть ли не в обнимку с двумя другими гедиклис. Причем гедиклис, уже отмеченными Кёсем как вполне достойные и почти готовые к первому знакомству с подрастающими сыновьями Ахмеда. И ведь не просто так сидит, случайно рядом оказавшись, вовсе нет — обнимается, хихикает, перешептывается, насмешничает над другими соученицами. То есть ведет себя как самая обычная девочка среди таких же обычных девочек, словно это в порядке вещей, словно давно уже дружит с обеими. И когда только успели сблизиться?
Похоже, рано Кёсем исключила из своих расчетов и планов на будущее маленькую Кюджюкбиркус, рано сбрасывать е с костяшек абака, мягкой и доброй малышке Мейлишах удалось растопить и это ледяное сердечко. Что ж, тем лучше…
Решительно поднимаясь с подушек и покидая душный наблюдательный пост, Кёсем лишний раз порадовалась, что проявила выдержку и не поторопилась с принятием решения о судьбе юной гордячки — решения, которое, как показал сегодняшний день, могло оказаться неверным и, возможно, даже губительным. Больше сомнений у нее не оставалось — Кюджюкбиркус следует оставить в младшем гареме, предназначенном для шахзаде. Вместе с Мейлишах и Ясемин. И уже потихоньку начинать их знакомить с Османом, Мехмедом и Баязидом.
Пора.
Птичка пусть и маленькая, да ранняя
Маленькая Птичка (Кюджюбиркус), бывшая Шветстри Бхатипатчатьхья
_____________________________________________
Ранняя пташка всегда получает самого жирного червячка и самые мягкие чувяки — это знают даже уличные артисты, привыкшие босыми ногами месить грязь и обивать булыжники мостовых. Кюджюкбиркус всегда была ранней пташкой, привыкла чуть ли не с самого младенчества вставать затемно — лучше убраться с общей циновки первой, до того, как проснутся старшие или начнет ворочаться пробуждающийся папа-Рит. Тем более что старшие всегда норовили пробудить слишком много о себе возомнивших засонь-младших болезненными пинками или щипками, от которых потом оставались долго не сходившие синяки. Да и папа-Рит просыпался как правило не в духе и попасть ему под горячую руку было легче легкого. А вот рука у него как раз-таки вовсе не легкая, очень тяжелая у него рука, под такую лучше не попадаться. И ротанговый посох, опять же.
Но если не попалась ни на глаза, ни под руку, ни под посох, или попалась — но убежала вовремя, догонять он не станет, найдет другого, на ком можно сорвать утреннее раздражение. Главное — успеть удрать вовремя, а еще лучше проснуться первой. Ну или во всяком случае раньше папы-Ритабана.
Все танцоры и акробаты маленькой труппы это отлично знали, только вот проснуться раньше хозяина удавалось не всем. Кюджюкбиркус удавалось — не иначе, богиня помогала, каждый раз посылая то куснувшего за ухо москита, то впившийся в бок камешек. Легко просыпаться, если спишь на тонкой протертой до дыр циновке, сквозь которую отлично чувствуется каждая земляная кочка и каждый не убранный с вечера камешек.
В Дар-ас-Саадет тюфяки мягкие, обтянутые ласкающим кожу хлопком, и нет ни москитов, ни кусачих мошек, которые еще противнее и вечно лезут в нос и глаза — их отгоняет дым из ароматных курильниц, расставленных по всем углам. Да еще и простыни дают. Огромные! Целиком завернуться можно, только и спать, казалось бы! Но глаза у Кюджюкбиркус все равно открывались задолго до утреннего крика муэдзина, призывающего правоверных к рассветной молитве. Мягкие тюфяки и нежнейшие простыни не смогли перебить устоявшуюся привычку.
Казалось бы, ну проснулась, ну открыла глаза, когда все вокруг видят девятый сон, а небо только-только подернулось на востоке розовым перламутром, — так порадуйся, что день еще не настал, закрой глаза снова, перевернись на другой бок и спи себе дальше в свое удовольствие! Пройдет несколько дней — и самым распрекрасным образом перестанешь просыпаться до света, будешь вкушать сладкий нектар предутреннего сна до самой молитвы, как все остальные…