Сегодня вся учеба шла наперекосяк. Как ни старались калфу сделать вид, что все идет как обычно, но саблю под чоли не спрячешь, как и не скроешь секрета в гареме — все гедиклис еще до полуденного намаза знали о том, что сегодня решается их судьба. Кого-то сочтут достойными и переведут на ступеньку выше, приоткрыв проход в будущий старший гарем, остальных же оставят продолжать обучение и надеяться на лучшее. А какое лучшее может быть, если не выбрали, если сочли недостойной? Женский век короток, красота — цветок хрупкий: два-три раза вот так не выберут — и все, так и будешь до самой могилы штопать чужие сальвари и подавать сандалии тем, кому выпал более счастливый жребий.
Стоит ли удивляться, что все гедиклис сегодня ведут себя так, словно вместо мягких подушек им под седалища подсунули щетки для вычесывания верблюжьей шерсти? Право, не стоит этому удивляться. Тем более что Кюджюкбиркус постаралась, преувеличенно сочувствуя самым нервным и в красках расписывая, сколь незавидна и ужасна будет участь отвергнутых. Даже Фатима, гордая и надменная Фатима, утверждавшая громогласно, что уж она-то за себя спокойна — и та не выдержала! Дважды роняла веер, а потом не смогла правильно повторить «волну прельщения», после чего убежала в спальную комнату и рыдала там не менее часа, как маленькая. А теперь сидит с опухшим лицом, кусает губы в бессильной ярости. Понимает, что такую зареванную точно не выберут. А никто не виноват, сама же и виновата!
Ах, как же удачно все складывается для Кюджюкбиркус! И самая грозная соперница — вовсе не соперница нынче, и Кёсем пришла не на какой иной урок, на урок украшения надлежащим образом лица пришла она, не иначе как рукой богини ведомая. Что ж, Кюджюкбиркус остается лишь доказать, что богиня не ошиблась в своем выборе. Хотя она конечно же не ошиблась, сама мысль о таком просто кощунственна!
И пока остальные ахали и охали, провожая затравленными взглядами Кёсем, которая словно бы в задумчивости ходила между сидящими девочками, поглядывая то на одну, то на другую, Кюджюкбиркус скромно потупила взор и с еще большим усердием продолжила растирать на глиняной плашке сурьму с пчелиным воском — не забыв, конечно, отвести плечи назад и слегка прогнуться, чтобы женские достоинства ее стали выглядеть более внушительно и округло, чем пока еще были на самом деле.
Кёсем между тем перестала про
гуливаться по комнате, остановилась рядом с наставницей-калфу и сказала той несколько слов — Кюджюкбиркус, как ни старалась, но так и не смогла расслышать ни единого. Калфу согласно склонила голову, после чего тремя звонкими хлопками в ладоши привлекла к себе внимание гедиклис.
— Ты, ты и ты! Вы обе! И ты тоже! — Ее палец, словно перст пророка, выделял то одну, то другую, и те бледнели, не зная, радоваться ли им этому выбору или впадать в отчаяние. Ведь непонятно пока было, избранных ли счастливиц выделяет он, этот указующий перст, или же отвергнутых неудачниц, а зловредная калфу ни взглядом, ни намеком не дала понять истину. Как ни была уверена Кюджюкбиркус, что уж она-то не может оказаться среди неудачниц, но и у нее перехватило дыхание, когда покрытый алым лаком ноготь нацелился ей точно в середину лба, словно брачную метку-типак поставил.
Наконец Кёсем удовлетворенно кивнула, и калфу снова хлопнула в ладоши:
— Вы остаетесь. Остальные могут быть свободны до вечера.
Свершилось!
У Кюджюкбиркус так сильно колотилось сердце, что она даже не видела толком, как уходили не прошедшие первого этапа отбора — понурые и притихшие, и совсем не обрадованные даже тем, что их вечер вдруг оказался совершенно свободным и можно делать что хочешь, а не хочешь — так просто лежать на мягкой травке в саду, наслаждаясь бездельем. Отметила только, что Айлин совсем не умеет держать себя в руках, а красные пятна гнева делают зареванное лицо Фатимы еще более уродливым.
Когда шаги последней из отвергнутых стихли в дальнем конце коридора, Кёсем заговорила снова.
— Вы все показали себя хорошими ученицами, достойными гедиклис, старательными в услужении и усердными в науках. Но достаточно ли вы обучены? Не вызовете ли какой случайной оплошностью или неловкостью недовольство шахзаде? Вы подготовлены лучше прочих, но безупречны ли вы? Готовы ли вы к неожиданностям? Мужчины, особенно юные, скоры на гнев и невоздержанны в словах и поступках, они часто сгоряча творят то, о чем потом сами жалеют, да только вам-то от этого будет не легче. Не бойтесь вызвать мое неудовольствие или раздражить наставниц — опасайтесь прогневить султана… ну или того, кто, возможно, станет султаном. Я следила за вашими занятиями несколько последних дней и убедилась, что наводить красоту вы умеете. Сегодня же я хочу проверить вашу находчивость и расторопность. Но до того, как мы приступим к испытанию, я прошу вас сходить во двор и умыться хорошенько. Мы не будем работать с перетертыми до дыр палимпсестами, а начнем с чистого листа — и чистого лица!