— Ну вот опять. И на что ты там уставилась?
Ну наконец-то!!!
Если бы соглядатай оказался не просто до чрезвычайности прозорливым, но истинным саглядатайчи, мастером и гением своего ремесла, и если бы сумел он подобраться близко-близко — он бы, возможно, увидел, с каким облегчением в этот раз опустила голову Хадидже, у которой от постоянного ее запрокидывания и вынужденного глядения вверх уже начала затекать шея. А что было делать, если эта недогадливая султанша столько времени все никак не могла задать правильный вопрос?!
— На птичек, госпожа.
Это только кажется, что в прекрасных садах Дар-ас-Саадет можно уединиться и остаться незамеченным. Или поговорить о чем-то секретном — и чтобы об этом сразу же не узнали все вплоть до самой последней служанки. Впрочем, служанка, может, и не узнает — зачем ей? Ей от такого знания ни жарко, ни холодно. А вот тот, кому бы и не надо, узнает точно.
Сотни глаз следят за каждым, гуляющим по тенистым лабиринтам восхитительных садов Дома Счастья, сотни ушей прислушиваются к ведущимся в их тени разговорам. Вот и прекрасно. Вот и пусть слушают счастливый смех и глупую болтовню глупых женщин. В самом деле — ну кто кроме глупых женщин будет болтать о птичках?!
— На птичек?
От неожиданности Кёсем даже приостанавливается и сама поднимает голову. В утреннем небе, выжженном солнцем до ослепительной белизны, действительно видна темная черточка парящей птицы; то ли жаворонок, то ли сокол, на таком расстоянии не разобрать. Кёсем отводит взгляд — не отводит даже, отдергивает скорее. И натыкается на встречный взгляд Хадидже. И ей даже кажется, что она видит искры и слышит звон стали о сталь, словно столкнулись два клинка. Смешок застревает в горле.
— Да, госпожа! На птичек! Они так прекрасны! Они так крылаты! У них таое красивое … оперение.
Хадидже кружится и смеется, ее рукава-крылья плетут узор, отвлекая и увлекая. И нужно подхватывать танец, хотя бы словами, хотя бы выражением лица.
— Вот как? Тебе надоело быть Хадидже? Ты хочешь снова стать птичкой? Маленькой Птичкой? Кюджюкбиркус?
Тон в меру ироничен, улыбка легка, если не сказать легкомысленна. Танец подхвачен. И даже самое тренированное соглядатайское ухо вряд ли услышит в ответном смехе Хадидже скрытое облегчение.
— Нет, госпожа! Я уже была птичкой, мне хватит.
— Тебе не нравилось быть птичкой?
Хадидже остановилась на миг, словно задумалась, склонила голову к плечу — и стала действительно похожа на маленькую птичку.
— Нравилось, госпожа. Это же так здорово — быть выше всех, прыгать с ветки на ветку, клевать ближнего, гадить нижним. Я тогда была совсем ребенком. Теперь я выросла, и больше не могу быть маленькой птичкой. Но для ребенка… Думаю, моему сыну тоже понравилось бы быть таким, крылатым, с красивыми… перышками… Летать высоко-высоко и смотреть на разные страны из поднебесья! И на мелких никчемных людей, копошащихся внизу, словно муравьи!
Хадидже вновь засмеялась и закружилась по дорожке, плетя кружево движений и слов и надежно укрывая этой плетенкой то единственное, которое было важным. Все. Его удалось вплести в канву так, что вряд ли поймет кто посторонний, да еще и замаскировать глупыми шуточками напоследок, а ведь отлично известно, что все и всегда запоминают лишь последние фразы, особенно если фраз много и все они глупые.
Она сказала, что хотела. Сыну Хадидже от шахзаде Османа опасно оставаться в Топканы, особенно после того, как Мейлишах родит сына султана Османа. Впрочем, даже если родится девочка — ничего не изменится, это только временная отсрочка. Рано или поздно законный сын все равно родится — и незаконный станет не нужен. А как в Дар-ас-Саадет поступают с ненужными шахзаде — всем отлично известно.
Маленькому Осман-заде смертельно опасно оставаться в Доме Счастья. Особенно если слухи о грядущей женитьбе султана на двух родовитых турчанках окажутся вовсе не измышлениями глупых евнухов, как считают многие, а самой что ни на есть истинной правдой. Вряд ли Осман сам опустится до детоубийства, не настолько уж он безумен, но у него слишком много добровольных помощников, спешащих наперебой угодить и предугадать малейшее желание. И жизнь собственного сына — не то, что Хадидже готова подвесить на гибкую веточку их порядочности. Слишком уж тонка и ненадежна эта веточка.
А кто же сможет вывести Осман-заде из золотой клетки Дар-ас-Саадет, клетки прозрачной и навылет простреливаемой сотнями пристальных взглядов? Кто, кроме ночных воинов, лучших шпионов, тех, о которых тут предпочитают молчать даже стены? Кто, кроме тайных воинов из клана оперенных, клана мужа Башар, лучшей подруги Кёсем, делящейся со своей подругой не только сплетнями, но и кое чем куда более дорогим?