Валентайн имел некоторую наглость, посылая этих ублюдков за мной, но то, как это было сделано, только доказывает, насколько я был прав насчет него все это время. Он маленькая рыбка в большом пруду, едва способная ходить по воде, настолько глубокой.
Скрип половицы заставляет мою голову повернуться к лестнице. Рен двигается, как испуганная кошка, нет, кошка — это неправильное слово, она больше похожа на львицу, если сравнивать ее только с кошкой, она немного нервничает, внезапно вырвавшись из клетки.
— Ну, привет, Маленькая птичка, — ухмыляюсь я, наблюдая, как она смотрит на меня с прищуренными глазами и поджатыми губами. Она одета, но не приняла душ, а это значит, что мой запах и моя сущность все еще на ее коже, в ее теле. Я никогда не был собственником, когда дело касалось женщин, они были просто телами, используемыми для удобства, когда мне нужно было выпустить напряжение, но с ней у меня не было никаких сомнений в том, что я должен иметь ее, разум, тело, и душу. Теперь между нами была связь, и как бы сильно она ни тянула, я ни за что не отпустил бы ее.
Она была моей.
Ее взгляд перемещается от меня туда, где находится входная дверь, и я вижу, как в ее голове работает расчет, как уйти, уйти, но прежде чем она успевает даже ступить в этом направлении, один из моих парней, большой ублюдок на самом деле, шагает перед дверью, преграждая путь.
— Ты не можешь убежать от меня, — говорю ей, усаживаясь на диван.
— Ну и что? Ты просто оставишь меня здесь?
Я пожимаю плечами:
— Это зависит…
— От чего? — спрашивает она.
— В зависимости от того, сможем ли мы прийти к какому-то пониманию. Если я отпущу тебя, твой папа просто доберется до тебя, а я не могу этого допустить.
— Что такого плохого сделал Лоусон, что похищение его дочери было твоим единственным вариантом?
Я смеюсь:
— Лоусон не твой отец.
Ее глаза широко распахиваются.
— Ты лжешь.
— К сожалению, нет, Маленькая птичка.
— Я не имею никакого отношения к тому дерьму, в которое ты ввязался.
— Ты права, но это было раньше, а теперь ты стала моим самым ценным достоянием.
— Я хочу сделать тебе больно, — признается она на одном дыхании.
— Я знаю, но ты не сделаешь этого.
Я хлопаю по дивану, приглашая ее сесть рядом со мной. Я бы развлекся мыслью о том, что она причинит мне боль, не потому, что я думал, что она не может этого сделать, она определенно могла бы, у меня есть пулевое и колотое ранение от нее, все еще заживающие, чтобы доказать это, а потому, что она этого не сделает. Просто не может. Она так же одержима мной, как я ею. Это нездорово, но ведь ничто в моей жизни не может считаться здоровым.
Какую еще нездоровую привычку можно добавить?
— Ты так в этом уверен, — комментирует она, но садится, как хорошая девочка, как можно дальше от меня, заметьте, поджав под себя изящные ноги и сложив руки на коленях. Она делает глубокий вдох, а затем встречается со мной взглядом, вызывающе вздернув подбородок. — Эта ситуация меня не устроит.
Я смеюсь:
— Есть много дерьма, которое мне не подходит, — пожимаю плечами, — Я учусь принимать это.
Она закатывает глаза.
— А такое, заставляет меня хотеть тебя на коленях.
— Попробуй, — рычит она, вставая на колени, — посмотри, как тебе это пойдет.
Черт, мне нравится ее темперамент.
— Однажды, — говорю ей, поправляя свой твердый член, — и тебе это понравится.
— Иди на хуй.
— Может быть, в другой раз. — Я встаю с дивана, расправляя плечи. — У меня есть дела.
— Так что, ты просто собираешься оставить меня здесь? Как насчет того, чтобы дать мне несколько чертовых ответов?!
— В другой раз.
Она смотрит мне вслед, пока я иду к лестнице, останавливаюсь внизу и поворачиваюсь к ней.
— Добро пожаловать в мой извращенный город, Маленькая птичка, вместе мы можем быть грозными.
Глава 16
РЕН
Я не тороплюсь в душе.
Намыливаю волосы дорогим шампунем, пахнущим медом, и разглаживаю пенистые пузыри на коже, тщательно следя за синяками, которые еще не зажили, и за свежими, которые Александр так любезно подарил мне после нашей последней небольшой потасовки.
Когда я тянусь между ног, вспыхивает воспоминание о его теле, сгибающегося поверх моего, и мое нутро пульсирует. Он хорош и по-настоящему пробрался под мою кожу. Как зуд, который я не могу почесать, чертова боль, которая не исчезнет, как бы я ни старалась ее вылечить.
Я втягиваю воздух, когда подушечка моего пальца трется о мой набухший бугорок, глаза закрываются, а мой разум вызывает в воображении образы его крепкого тела в движении, его мышц, напрягающихся, убийственного блеска в его глазах, ярко сияющих в темноте.