На этот раз, напротив, он был вынужден себе признаться, что отсрочка возобновления их утех его устраивала. Ему было от этого плохо, тем более что ему не удавалось не связывать своего охлаждения с тем, что произошло с Дианой. И напрасно он старался прогнать от себя эту опасную мысль: она возвращалась и с жужжанием вилась вокруг него, как навозная муха.
Сильвэн приехал на свидание с Дианой по меньшей мере на десять минут раньше, проворчав в своей машине всю дорогу от Берси до бульвара Инвалидов. Неприятное ощущение принуждения. Он злится на себя за то, что согласился на эту встречу, причины срочности которой не может понять. Откуда такая внезапная необходимость поговорить с ним, когда она могла бы это сделать за те две недели, что уже прошли? Она сказала по телефону: «Это важно для вас и для меня…» Но черт возьми, что это вдруг стало таким важным для него и для нее? Что это еще могло прийти в ее девчоночью головенку? Что с ней стряслось?
Вдруг он подумал, что она могла быть беременной, и побледнел от ужаса, чуть не проехал на красный свет, резко затормозил, был обруган перепуганными пешеходами, пришедшими в истерику от государственной эмблемы на его ветровом стекле и принявшимися дубасить кулаками по капоту его машины. Он подъехал к тротуару, чтобы успокоиться.
Диана беременна! Картины одна ужаснее другой замелькали у него перед глазами. Наверняка ее вынудят признаться, кто был ее любовником, и уж тогда разразится грандиозный скандал. Он видел родителей Дианы, как наяву. Особенно Пьера Ларшана, в глубине души довольного получить такую прекрасную возможность погубить его в Берси. И Каролина, в ярости, нет, хуже — в слезах. Он увидел Перинья, побагровевшего, грозившего набить ему морду, свою стонущую тещу, свою собственную мать, совершенно подавленную, своих братьев и сестер, с отвращением от него отвернувшихся, кроме, может быть, Этьена, его любимого брата и единственного, кто — способен его понять, поверить в то, что с ним случилось. И близнецы… Конечно, Ларшан поторопится подать в суд, и его, Сильвэна, потащат в тюрьму за растление малолетних. Трахнуть девочку четырнадцати лет: ну он и фрукт! Он увидел физиономию министра, своих коллег. Увидел шапки газет. Сколько времени ему придется гнить в тюрьме? Во всяком случае, жизнь его будет кончена.
Удрученный, он приехал на бульвар Инвалидов, припарковал машину, и вот он, оглушенный, жалкий, перед тем кафе, где Диана захотела с ним увидеться. Компания возбужденных лицеистов занимает столики на террасе. Сегодня жаркий майский день, и девочки в мини-юбках, закатав до самого верха рукава футболок, мурлычут на солнце, полузакрыв глаза.
Здесь только подростки, молодые, глуповатые и откормленные буржуа этого престижного квартала. Они смеются, шумят, перекликаются с одного конца террасы до другого, в голосах мальчиков проскальзывают фальшивые ноты пятнадцатилетней ломки. Более зрелые девочки выглядят на неопределимый возраст. Кое-кто из них очень симпатичные, но все похожи друг на друга одинаковой одеждой и прической: те же полотняные блузки, те же длинные, блестящие, скользящие волосы, за которыми тщательно ухаживают, чьи пряди спадают им на лицо, а они беспрестанно их отбрасывают, чтобы лучше видеть, одинаковым движением шеи или руки. Все — и мальчики, и девочки, — волокут вместо портфелей те же рюкзачки, висящие на плече на одной лямке; все носят ту же мягкую двухцветную обувь, часто с развязавшимися шнурками. У некоторых штаны разорваны на коленях и бахромятся, тщательно и намеренно разорванные из показного пауперизма, принятого у этой золотой молодежи, озабоченной тем, чтобы отличаться от своих благопристойных родителей. Там и тут выделяются парочки — мажоры и мажорочки, держащиеся за руки или обнимающие друг друга за плечи в знак принадлежности, более молчаливые, чем остальные, погруженные в свои мечты.
В этот час, после уроков, в кафе шумно. Дети явно оттягиваются после дня относительного молчания, кудахчут, ржут, визжат, разыгрывают целую симфонию птичьего двора или бассейна под открытым небом, а вокруг рокочут моторы мотоциклов и мотороллеров, чьи выхлопы были специально задуманы так, чтобы разрываться в воздухе с максимумом децибелов.
Столики завалены пепельницами, наполненными окурками с желтыми фильтрами, липкими бутылками из-под фруктовых соков, молочных напитков, Кока-Колы. Глупыши и глупышки, проголодавшиеся ко времени полдника, поглощают венские пирожные, трубочки с кремом, разноцветные шарики мороженого. Некоторые извлекают из ластиковых пакетиков резинообразные конфетки ярких цветов, прозрачные, с синтетическим запахом земляники или банана, засовывают их себе в рот и жуют с открытым ртом, наслаждаются.