Сильвэну жарко. Кровь стучит у него в висках, его одолевают противоречивые желания побить ее, приласкать, сбросить с кровати, сжать в объятиях.
Диана открывает глаза, больше не улыбается. Она незаметно скользит к Сильвэну, сворачивается комочком у его плеча, а ее ручка по-прежнему сжимает его.
Сильвэн просунул левую руку под голову Дианы и правой рукой отбрасывает ее волосы с плеч, мягко отводит их назад. Он побежден. У него нет больше сил. Коснувшись губами уха Дианы, он глупо шепчет:
— Ну чего ты хочешь?
Теперь она лежит на нем. Он чувствует ее всю — такую хрупкую, такую горячую, такую подвижную. Ее рука поднялась до самого лица Сильвэна и гладит его.
— Я хочу, — говорит она, — чтобы вы научили меня заниматься любовью.
— Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Да. Я все время об этом думаю. Я хочу, чтобы это были вы и никто другой.
— Ты знаешь, что я тебе в отцы гожусь?
— Это все равно, и вы мне не отец. Мой отец — взрослый человек. Немного старый. Вы — нет.
— Сколько тебе лет?
— Почти четырнадцать. Какая разница? Разве я маленькая? Ростом почти с вас… Вы меня считаете некрасивой? Я похожа на ребенка?
— Я вовсе не считаю тебя некрасивой, — шепчет Сильвэн, — но тебе не кажется, что ты могла бы немного подождать, чтобы заниматься любовью?
— Чего ждать? — спросила Диана с раздражением. — Кого? Ждать! Ждать! Вечно всего надо ждать! А я вас хочу и никого другого. Вы такой красивый…
— Замолчи, — сказал Сильвэн, хотя и польщенный, — несешь бог знает что! Ты забыла, что я женат? Ты подумала о Каролине?
— Ее здесь нет. Она не узнает… А вам тоже хочется заняться со мной любовью, я знаю.
Она резко приподнимается, опираясь на вытянутые руки, сидя верхом на Сильвэне, лаская его между ногами легким, порывистым возвратным движением, которому Сильвэн больше не может противиться. Он яростно прижимает к себе легкое тельце девочки. Он уже не понимает, что делает, что говорит. Он лижет, пожирает рот Дианы, ее плечи, груди, живот. Приказывает ей уйти, убраться — и крепко прижимает к себе. Говорит ей, что не хочет ее брать, не хочет, не хочет — и покрывает слюной, ласкает руками, языком, приоткрывает ее, съедает на ее губах стон, переходящий в мольбу. Ах… мне больно! Ах да, потише, прошу вас! Ах, да, да, да, да!
Сильвэн подскочил, когда в семь часов зазвонил будильник. Диана спала, свернувшись калачиком, с улыбкой на губах, со страшно спутанными волосами, с бедрами, вымазанными засохшей кровью, на испачканной простыне. Солнце уже пронзало лучами кроны каштанов в саду, где верещали дрозды. По счастью, в доме было еще тихо.
— Диана, проснись, пожалуйста!
Сильвэн потащил ее в ванную, поставил под душ и намылил с головы до пят, рассмешив этим девочку.
— Можно подумать — убийца торопится смыть кровь до прибытия полиции, — пошутила она.
Ему было не смешно.
— Скорее! Тебе нужно вернуться в спальню, пока не проснулись Фафа и дети. Я не хочу, чтобы тебя здесь застали!
Диана послушно натянула свою футболку с Микки Маусом и трусики и на цыпочках пошла к двери.
И только тогда Сильвэн обнял ее.
— С тобой все хорошо?
— Ну да. Я очень довольна. А вы нет?
— Ты же знаешь, что мы с тобой этой ночью сделали большую, огромную глупость…
— Очень хорошую глупость, — ответила Диана, обвивая рукой шею Сильвэна.
Он погладил ее по щеке, потом добавил:
— Это должно остаться тайной между нами.
Диана приняла удивленный вид.
— Конечно, — сказала она. — Не думаете же вы, что я расскажу обо всем этом Каролине, Марине или Тома?
— Естественно, — согласился Сильвэн и добавил: — Это очень хорошая глупость, о которой мы с тобой будем вспоминать.
Диана подняла на него глаза.
— И повторим, — сказала она.
— Нет, — отрезал Сильвэн твердо. — Повторения не будет.
— Но почему?
— Потому, — ответил Сильвэн раздраженно, — потому что через три дня приезжает Каролина.
— Знаю, — проговорила непринужденным тоном Диана. — У меня есть идея.
Сильвэн взглянул на будильник.
— Пора, уходи, — приказал он. — Тебе к каким часам в школу?
— Сегодня в школу идти не надо, — заметила Диана. — Среда. Сегодня выходной. А вы? Вам надо в школу в Берси?
— Да, — сказал Сильвэн. — И я тороплюсь. Мне тут надо прибраться до ухода.
Он спешил выпроводить ее, боясь, как бы служанка или Фафа не увидели, как она выходит из его комнаты.