То, что сестру отца звали Моной, показалось мне поразительным совпадением. Ну каковы были шансы, что ее имя будет так хорошо сочетаться с моим, что вместе из них получится название самой знаменитой картины в мире?
Они оба стали по-своему успешны, не зная о существовании друг друга. Оба они были наделены чувством прекрасного: отец покупал дорогие лампы, ковры и книги, а Мона обходила блошиные рынки в поисках старинных ртутных лампочек, деревянных фигурок, тарелок с узором из цветов магнолии, стаканов с посеребренным краем.
Впоследствии именно Мона настояла, чтобы отец снял нам дом получше, чем тот крошечный на Мелвилл-авеню, где мы жили; это она заставила его сменить ковры и перекрасить стены в комнатах в его доме в Вудсайде, где спал он и спала я, когда оставалась у него, и позаботилась о том, чтобы моей спальней была не та с красным мохнатым ковром, откуда можно было попасть в ванную только через его спальню, а комната рядом с ванной. Она купила мне кровать, а впоследствии пыталась уговорить его купить нам с мамой дом. Она поддерживала мамины творческие начинания и с таким пристальным вниманием относилась к подробностям моей жизни, что они казались значительнее. Когда нас навещала Мона, она вносила оживление по части еды, одежды, украшений. Находила хорошие рестораны, места, где подавали лучшие пироги. Она носила одни и те же серьги, всегда; они походили на тягучую золотую каплю – слева и справа – и опускались ниже линии челюсти.
Мону тоже в одиночку вырастила мать, потому что отец ушел из семьи. Из историй, которые по моему настоянию она рассказывала, выходило, что ее мать была не совсем здоровой: однажды она купила подарки на Рождество детям своего бойфренда, а Моне – нет, как-то раз заставила Мону заказать в ресторане стейк, хотя у них не было на это денег. Ее рассказы вызывали у меня трепет, подобный тому, который испытываешь, глядя вниз с отвесной скалы: опасность близка, но в то же самое время ты в безопасности. Мона приняла во мне участие: она подмечала то, что мне нравится, рассуждала об этом и считала меня мудрой, подарила мне первый подарок – «Книгу тысячи и одной ночи».
Она приглядывалась ко мне, будто мое лицо казалось ей особенно интересным; иногда она не спускала с меня глаз, даже когда была занята разговором с другими взрослыми. Однажды в ресторане я разрисовала салфетку, уложенную под мои тарелку и приборы, и она объявила мои каракули шедевром, забрала с собой, поместила в рамку и повесила в своей квартире в Нью-Йорке.
Я стала такой же миниатюрной, как Мона, такого же роста; так же, как и она, я изучала в университете английскую литературу и сочиняла.
Как-то она целый год раз в неделю писала мне длинные письма на толстой бумаге коричневатыми чернилами. Дарила взрослые подарки: длинные и тонкие серебряные сережки, томик рассказов Чехова в обложке пастельных тонов, золотое кольцо с аметистом от «Тиффани».
Эти подарки были окном в более утонченный мир, в котором, как я надеялась, я когда-нибудь займу свое место. Мона пережила, перетерпела свое детство и стала успешной: подарки были тому доказательством.
Когда я оканчивала школу, вышла ее вторая книга. Перед публикацией Мона прислала мне переплетенные гранки и спросила мое мнение о романе, что бы я в нем изменила. Я была польщена, но когда приступила к чтению, с удивлением обнаружила на страницах персонажей, как две капли воды похожих на моего отца, мать, меня. Моего персонажа звали Джейн. Я понятия не имела, что она пишет о нас. Мона собрала детали моей жизни и поместила в книгу: например, старинную китайскую эмалированную коробочку для пилюль, которую она мне подарила, с хризантемами и пестрыми птицами на голубом поле. Некоторые места она выдумала, и комбинация правды и вымысла сбивала с толку. Поначалу мне неприятно было видеть свои вещи на страницах книги: от ощущения, что она таким образом забирала подарки назад. И все же когда я читала романы Моны, меня охватывало желание сочинять самой.
– О настоящих семьях пишут в романах, – сказала она. – Писатели используют детали из реальной жизни.
Мы были в кафе «Верона», куда пришли поговорить об этом. Узнав, что я расстроилась, прочитав гранки, она на следующий же день прилетела в Пало-Алто из Лос-Анжелеса, чтобы все обсудить лично.