Конечно, — печатаю я с застывшей на губах улыбкой. — Я знаю, что ты их очень сильно любишь. И жену и сына. Будь счастлив.
48
К обеду сочувствие к отчаявшейся Веронике сменилось очередной вспышкой злости на Антона, а ближе к вечеру грудь вновь сковало тоской. Сколько бы ты сам закрывался от очевидного, рано или поздно жизнь услужливо ткнет тебя в него носом. Утренняя переписка — как раз тот самый тычок. Как бы хреново не было, все эту херотень с Антоном пора заканчивать. Переждать, пережить, переболеть. И не ради Вероники, всеми силами пытающейся сохранить свой гниющий брак, а ради себя. Потому что с Антоном я теряю самое ценное: время. А официально согласившись быть номером два, я теряю еще и себя.
Занеся палец над его номером с намерением заблокировать, я даю себе последнюю возможность трезво оценить, какой будет моя жизнь без него. Не хотелось бы кинуть его в черный список, а через пару дней, не справившись с грустью и одиночеством, самой же ему написать. Это мы уже проходили и ни к чему хорошему это не привело. Секс дарует лишь кратковременное забытье, а по итогу я все равно остаюсь одна.
Так и не найдя в себе силы кинуть Антона в черный список, я пытаюсь отвлечь себя работой по дому. До блеска отмываю унитаз, и даже очищаю от многолетнего нагара свою ровесницу-сковородку. Когда принимаюсь за холодильник, он звонит.
Я беру трубку даже не из желания его слышать, а скорее из любопытства. Интересно, он вообще в курсе моей переписки с его женой?
— Привет, как твое настроение? — По голосу не похоже, что у него произошло что-то из ряда вон выходящего.
— Все отлично, — по привычке вру я. — А как твое?
— Да нормально вроде.
От нелепости этого диалога и всей ситуации мне становится смешно. Так и хочется воскликнуть: Боже, да что это за херня такая?!
— Утром я пообщалась с твоей супругой. Она писала с твоего номера и от твоего лица.
В трубке повисает тяжелая пауза, за которой следует тяжелый вздох.
— Ясно. Теперь ты в курсе, какое у меня творится веселье.
— Твоя жена нашла мое сообщение, так понимаю? — горько усмехаюсь я, мысленно ежась от осознания своей низменной роли в этой истории.
— Да. Прочла и устроила скандал.
— Не могу ее осуждать. Ты, я так понимаю, в очередной раз присягнул ей в верности.
Дальнейший разговор откровенно не клеится. Антон слишком подавлен, чтобы поддерживать диалог, а я слишком озабочена идеей о том, как максимально гордо и безболезненно закончить с ним раз и навсегда. Он обещает перезвонить вечером. Вероника психанув, уехала за городом, так что сегодня он как настоящий взрослый мальчик ночует один.
Перезванивает он, когда я лежу в постели. Настроение, судя по голосу, еще хуже, чем было.
— Как твои дела, Ксюш? Чем занимаешься?
На заднем фоне слышится звон стекла.
— Спать собираюсь. А ты судя по звуку решил выпить?
— Вроде того. — Антон откашливается. — Мы похоже с Вероникой разводиться будем.
Сжав зубы, я слушаю его опечаленное дыхание. Интересно, для чего он говорит это мне да еще таким тоном? Ждет, что посочувствую? Или начну успокаивать? Или захлопаю в ладоши: мол, ура, Тоха! Теперь-то заживем!
Для человека, заявлявшего, что он остался с женой лишь для того, чтобы дать ей возможность безболезненно дозреть до решения о разводе, он выглядит слишком несчастным.
— Антон, я заебалась, — честно выдаю я. — Недавно ты клялся мне в любви и обещал развестись, а сейчас, кажется, пытаешься сделать из меня приятеля-жилетку. Я женщина, если ты не забыл. И у меня тоже есть чувства. Ну хочешь ты быть с женой — так и скажи и прекратить вешать мне лапшу на уши. Удали мои номера и стань наконец верным мужем. У меня не будет к тебе претензий. Только уважение.
Сидевшие в плену обида и боль от его предательства достигают максимума в этом монологе. Сбросив вызов, я лихорадочно ищу в списке контактов его номер и уверенно жму: заблокировать. С меня хватит. Если кто-то и способен сейчас обо мне позаботиться — то только я сама. Антона явно нет дела ни до чего, кроме своего рушащегося брака.
От осознания, что теперь-то это точно конец, становится очень больно. Трагично даже. Обняв себя руками, я позволяю хрупкой преграде сдерживающей поток слез, окончательно рухнуть и плачу навзрыд. Наверное, каждой женщине хочется верить в то, что для кого-то она стала особенной. И как же больно осознавать, что это была иллюзия.