— Да. Ты был совсем один, голодный и продрогший, поэтому я не раздумывал. Ты же знаешь папочку — маленьких годовасиков он не оставит. Я забрал тебя в Америку и мы с Несс вырастили тебя.
— Но зачем ты это говоришь? — Уэйд нахмурился, не сразу врубившись в вопрос. — В смысле, мне уже одиннадцать, — терпеливо повторил Морис, — будет. Послезавтра. Почему именно сейчас?
Вместо ответа Уэйд пододвинул к сыну нераспечатанный конверт. Его захлёстывали противоречивые эмоции. Одна часть разума, вероятно доставшаяся от его прежней личности, шептала, что он всё сделал правильно — Морис сам должен решить, что ему хочется. Другая часть — отцовская, инстинктивная, — вопила, что он должен немедленно сжечь конверт, а Мориса схватить в охапку и спрятать где-нибудь у Иксов. Внутренний Дэдпул был согласен со вторым оратором и добавлял про себя, что всех прибывших за мальчонкой волшебников стоит зарубить катанами и отослать в этот Хогвартс с припиской "Лапы прочь, ублюдки сраные!". Пока Уэйд не знал, к чему именно склониться, Морис внимательно прочитал письмо и вынес свой вердикт.
— Значит так, — медленно произнёс он неровным ломающимся голосом.
Уэйд тут же послал все свои неотсортированные внутренние личности на три весёлых и пристально уставился на сына. Тот заметил его волнение и ободряюще улыбнулся. А потом с трудом разорвал плотную бумагу на две неровные половинки.
— Никуда я не поеду, — объявил он и Уэйд несдержанно выдохнул, тут же почувствовав, как дышать стало легче. Всё-таки он боялся, что Морис рассердится на него за годы, проведённые в неведении, и примет иное решение. — Эти, с позволения сказать, волшебники ни разу не подняли свои жопы, чтобы поискать меня. Неужели с помощью магии это нельзя сделать? Ванда, вон, может. А если они не смогли, значит или им было плевать на меня — зачем мне тогда к ним возвращаться? — или они слишком слабые и вряд ли смогут заменить Ванду. Лучше тогда я у неё имбовым магом стану!
— И ты… ты не…
— Папа, — Морис встал и очень серьёзно глянул в обезображенное лицо. Его блестящие зелёные глаза так и горели какой-то недетской мудростью. — Вы с мамой вырастили меня как своего собственного сына. Вы меня любили. Почему я должен возненавидеть вас? Ты был прав — раз те люди выбросили меня, значит я был им не нужен. И это круто, что я хоть кому-то был нужен!
— Иди сюда, — растроганный Уэйд распахнул объятья и Морис, радостно взвизгнув, повис у него на шее. — Как я рад, что ты у меня такой умный. Весь в мамочку, — мужчина прижался губами к вихрастому затылку и прикрыл глаза.
— А если эти волшебники придут за мной? Ты ведь спасёшь меня?
— А то, конечно!
— Пустишь их на кебаб?
— Ага! А черепушки повесим на жерди и установим у изгороди!
— Отпад!
— УЭЙД! — Ванесса, заглянувшая на кухню, чтобы убедиться, что всё хорошо, услышала окончание диалога и тут же принялась выговаривать мужу, как плохо он влиял на ребёнка.
Уэйд застонал и стал делать вид, что пронялся.
Морис за спиной матери беззвучно хихикал.
Половинки письма сиротливо лежали на краю стола, позабытые всеми и никому не нужные.
— Доброе утро, мистер Уилсон, — вежливо заметил Ксавьер. — Занимаетесь плаванием?
Занималось раннее утро. Все деревья, кусты и газон были покрыты крупными каплями росы. С деревьев она капала так, что к концу пути у Мориса все волосы и тело выглядели так, будто он только что вылез из бассейна. Несмотря на это, мальчик продолжал оставаться весёлым и жизнерадостным.
— Доброе утро, мистер Ксавьер! — звонко воскликнул он. — Нет, я просто спешил. Ванда дома?
— Да, она на заднем дворе, — кивнул профессор, и мальчик, поблагодарив его, бросился на поиски ведьмы. — Вижу, твой сын подаёт большие надежды, — куда менее официальным голосом продолжил Ксавьер. — Ты хорошо его воспитал.
— Это Несс, — махнул рукой Уэйд. — Приветствия, вежливость, страсти-мордасти… Ну ничего, ща Морис подрастёт — и я его своим премудростям научу.
— Только попробуй, Уэйд! — Распутин появился словно из ниоткуда. — Джин и Скотт вернулись, — тихо добавил он и Ксавьер, посерьёзнев, тут же их покинул. — Морис — мальчик хороший, Уэйд, ты не должен портить его, — повторил Распутин, когда они остались в полном одиночестве.
— Не нуди, гигантище! Это мой ребёнок, теперь уже хреноллион-процентно мой, и я сам буду решать, чему его учить. Ну, и Алая Ведьма ещё, но и это только потому, что с ней ссориться не хочу — зараза, больно проклинает! Ты мне лучше вот что скажи, дружище, у вас в этой вашей школе есть сети?
— Ну есть, — Распутин прожёг его подозрительным взглядом. — А зачем тебе сети?