– Александр, вы еще вспоминаете о Сент-Ивере? Подумайте, не спешите с ответом. Вы хоть иногда еще думаете о нем?
– Нет.
– А о годах, проведенных в Шампроне?
– Нет, я правда больше не думаю об этом.
– И все же вы были там счастливы?
– Да, думаю, да.
– Вас беспокоит судьба ваших товарищей?
– Не слишком.
– Почему, как вам кажется?
– Не знаю. Сейчас я здесь. С вами.
– А о Каролине вы вспоминаете?
– О Каролине?
– Каролина, ваша жена...
– Нет.
– Александр, так почему вы убили Сент-Ивера, на самом деле?
– Я не знаю. Я вдруг понял, что я просто заключенный, так мне кажется, а он – обыкновенный директор тюрьмы.
– А Шаботта?
– Чтобы отомстить за Сент-Ивера.
– Директора тюрьмы?
– Нет, другого Сент-Ивера, который создал Шампрон.
– Но если вы не думали об этом...
– Шаботт сам начал, он смеялся над Сент-Ивером, это было невыносимо.
– Невыносимо?
– Да, невыносимо, жестоко. Я не мог перенести такую жестокость.
– А Готье?
– Я должен был отомстить за человека и за мечту.
– Вы это и написали от третьего лица, но это исходило не от вас, скорее – от Ж. Л. В. Так почему вы убили Готье?
– Мне показалось, что я был там именно для этого.
– Нет, этого мало.
– ...
– ...
– Я хотел...
– ...
– Я хотел скомпрометировать Жюли.
– Чтобы потом явиться ее спасителем, когда ее арестуют?
– Да.
– Напишите все это. Напишите в настоящем времени изъявительного наклонения.
Королева помогла ему довести исповедь до конца. В настоящем времени изъявительного наклонения – в реальности совершенных преступлений, и в первом лице единственного числа – его лице, лице убийцы. Сотня страниц, не больше, но впервые это будут в самом деле его страницы, это будет он сам. Королева не лишала его живой плоти, наоборот, она помогала ему заполнить пустоту, заживляла старую рану.
Наступило утро, когда Королева и Жюли вернулись в Париж, чтобы отстаивать дело Кремера в полиции. Он остался в Веркоре один.
– Ждите здесь, пока за вами не приедут.
– И чтобы время зря не тратить, пишите, Александр. Начните с этого рекламного агента, который присвоил себе землю, это будет хорошая завязка.
Но Веркор навеял ему другой сюжет: историю маленького сына дровосека, десятилетнего мальчонки, на глазах у которого 21 июля 44-го молодчики из СС, оккупировавшие долину Вассьё, расстреляли всю его семью; он поклялся отыскать их всех и истребить одного за другим. Заодно маленький дровосек спасет вековые леса Амазонки, попавшие в руки тех же садистов, он первым станет использовать вторсырье – бумажную массу, подружится с издателями и писателями и будет всячески способствовать развитию книгоиздания.
Закрывая дверцу машины за Королевой Забо, он попросил:
– Когда вы приедете за мной, привезите, пожалуйста, полную документацию по печатной промышленности и по рынку бумажного производства.
Машина отъехала, и ему пришлось кричать, чтобы его услышали:
– А это, как договорились, я напишу в первом лице и в настоящем времени индикатива!
VIII
ЭТО АНГЕЛ
– Мы назовем его «Это-Ангел».
46
– Перестаньте ходить вокруг да около, Бертольд, вы вычистили мне Малоссена как устрицу!
Профессор Марти вернулся из Японии, и об этом уже знала вся больница.
– Единственное, чего вы требовали, Марти, это чтобы его не отключали!
Бертольд едва поспевал на своих длинных ногах за разъяренным метеором Марти.
– Я вам устрою, Бертольд... Малоссену будете завидовать!
Бертольд нисколько в этом не сомневался.
– Но в чем вы меня обвиняете, черт возьми? Я же его не отключал!
В коридорах всё и вся застывало на месте, пропуская маленького разгневанного человечка и следующего за ним извиняющегося долговязого.
– Я обвиняю вас в том, что вы неизлечимы, Бертольд.
Они мчались к палате Малоссена.
– Да что такое, я всего лишь отрезал у него маленький кусочек печенки!
– Знаю, чтобы пришить его желтушному циррознику, который, кстати, умер на следующий же день.
– Эксперимент по пересадке, Марти. Могло бы получиться.
– Да он уже был готов, и вы это знали; есть эксперименты, к которым даже не стоит приступать.
– Для спасения жизни! Эксперименты, к которым не стоит приступать? Так-то вы понимаете свое призвание врача?
– Именно так! Вы сами, Бертольд, – опыт, на который я в жизни бы не решился!
– Выбирайте слова!
– Не раньше, чем вы станете разборчивым в поступках.
– А двойная пересадка почек, а пересадка легких, это, по-вашему, тоже не удалось?
– Вы еще скажите, что получили согласие родственников.
– Родственники? Семья Малоссенов? Ну что ж, вы сами начали! Нахальная семейка, да эти полуарабы повисли на мне как кандалы, не дают спокойно работать – отличная компания, Малоссены. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, вот, полюбуйтесь на них! Смотрите, Марти, смотрите!
Бертольд распахнул дверь в палату жестом торжествующего победителя.
В палате Бенжамена собрались все. Там были Тереза, Клара, Жереми, Малыш, Тянь с Верден, Лауна с мужем и близняшками, Амар, Хадуш и Ясмина, еще Лейла и Нурдин, Длинный Мосси и Симон-Араб, выпущенные в виде исключения по такому поводу, пес Джулиус, и еще там были Жюли, Лусса с Казаманса и Королева Забо, был даже тот полицейский в летной куртке с меховым воротником и дивизионный комиссар Аннелиз, его начальник.
Всего двадцать три посетителя.
Двадцать четыре, считая Марти.
Семейство Малоссенов. Племя главного действующего лица. Они поздравляли его с днем рождения.
– Не входите, Бертольд, – приказал доктор Марти, – это маленькое торжество вас не касается.
Был пирог со свечами и шампанское для всех. И в качестве подарка – уйма хороших новостей, которые Жереми одну за другой пересыпал в ухо Бенжамену.
– Джулиус поправился, Бен, хороший знак, У Малыша больше нет кошмаров, Марти вернулся, Жюли поймала убийцу, я не спалил издательство «Тальон» – все путем, Бен, мы уже в конце туннеля – ты веришь мне, скажи? Увидишь, скоро мы поставим тебя на ноги!
Я верю, Жереми, вы устроили хороший праздник, спасибо, подарки, все замечательно, спасибо. Марти и Жюли вернулись, здорово. Что до меня здесь ты перестарался, но все же, спасибо, думаете обо мне, это приятно; но главное не в этом, Жереми, самый лучший подарок еще впереди. Как могло случиться, что все вы, здоровые, на своих человечьих ногах, со своими ушами, своими глазами, широко раскрытыми, такие живые и, следовательно, такие чуткие, как же получается, что вы проходите все время мимо самого главного, сейчас, когда все можно предвидеть? Почему я первый все сразу замечаю, я, от которого осталась разве что оболочка прежнего Бенжамена, а ты, Жереми, ты что же не слышишь, как бьется второе сердце Клары?
Клара сейчас родит!
Жюли, Хадуш, Ясмина! Клара сейчас начнет рожать!
Марти! Доктор! У моей сестры сейчас начнутся схватки!
И ее маленький обитатель напуган, как зайчонок, послушали бы вы, как бьется его сердечко! Кормили, выхаживали, холили, лелеяли целых девять месяцев, и вдруг ему надо прыгать без страховки, без парашюта на заминированное поле! Почти то же самое, что увидеть, как на вас летит пуля двадцать второго калибра, выпущенная в упор. Бергсон был прав: в том, что касается прибывающего и уходящего, оба они слышат тот же трубный глас и у них обоих от этого душа в пятки уходит, рождаться или умирать – один хрен, приправленный ядреным перцем, для тех, кому это в новинку. Радикальная смена привычек. Человек – привязчивое животное, но всегда найдется секатор, чтобы обрезать все его привязи.